ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Война и мир в древнеримском исполнении

А.И. Каменев

Война и мир ... в древнеримском исполнении

(Особенности мировоенного процесса в Древнем Риме и уроки для современности)

СОДЕРЖАНИЕ

Какую пользу следует извлечь из римской истории. - Где и у кого следует искать ответы на вопросы об древнеримских уроках. - Война и ее роль в римской истории. - Почему важно уважение к законам и богам. - Рим был силен, когда жил как единый организм. - Об умении сохранять баланс войны и мира. - Горе государству, в котором гнездится источник смуты. - Мир тогда благо, когда он продуктивен. - Глобальные просчет римлян.

Общие уроки, которые для себя установили римляне.

1.Править должен достойнейший. - 2.Мудый закон и достойные вожди определяют судьбу нации. - 3.Вырождающаяся элита губит государство. - 4.Среднее сословие - резервуар жизненной энергии государства. - 5.Расширять рамки гражданства опасно. - 6.Мудрость достойнейших граждан должна быть известна правителю. - 7.Разумные национальные традиции - скрепа нации. - 8.Забота о приумножении истинных добродетелей граждан - наиважнейшая национальная задача. - 9.Борьба с людскими пороками не должна ослабевать. - 10.Переход от войны к мире не должен порождать застой. - 11.Худой мир ничем не лучше войны. - 12.Мир должен быть "качественным". - 13.Соседи и союзники - это не враги, но стать таковыми могут. - 14.Военизация римских провинций - стратегическая ошибка. - 15.В основе частной неудачи, как правило, лежит общая причина. - 16.Недооценка противника - опасное занятие. - 17.Не следует допускать смуты внутри государства. - 18.Непомерные налоги губят граждан и государство.

Собственно военные уроки римлян:

1. Основной принцип обороноспособности государства: "Хочешь мира - готовься к войне". - 2. Война не может быть непрерывным занятием граждан. - 3. Только кровная заинтересованности в защите отечества придает обороноспособности надежность. - 4. Солдатом может быть не каждый, а только лучший гражданин. - 5. Строгая воинская дисциплина - главное оружие победы. - 6. Упадок боевого духа гибелен для государства и войска. - 7. Пехота - основа войск. - 8. Ум и твердость вождя дает победу. - 9. Должно быть восприимчивым к достижениям других. - 10. Войну надо готовить тщательно. - 11. Знание своего войска крайне необходимо. - 12. Упреждение смуты в войсках. - 13. Поражение - пророческое предостережение. - 14. Власть не должна утрачивать силу своего влияния на полководцев. - 15. Ставка на дешевых наемников опасна и губительна. - 16. Религия - стратегический фактор победы. - 17. Не делать желаемого противнику. - 18. Лишать противника его преимущества. - 19. Не принуждать противника быть смелым.

Уроки древнеримской истории для современности.

****************************

.... Какую пользу может извлечь читатель из рассказов о войнах, битвах, о покорениях и осадах городов, если при этом он не уясняет себе причины, по которым в каждом отдельном случае одна сторона выигрывала дело, другая теряла?

Полибий{1}

Вопрос, поставленный Полибием, - не риторический, а вполне прагматический и актуальный. Прагматика его заключается в том, что история Древнего Рима не только уникальна, но и всемирно значима, о чем убедительно написал в свое время Луций Флор:

"Он (римский народ - А.К.) так широко пронес свое оружие по вселенной, что те, кто прочтут о его делах, познакомятся не с одним народом, а с деяниями всего рода человеческого. И в такие его бросало труды и опасности, что покажется, будто в создании империи состязались Доблесть и Счастье{2}".

Сказанное Флором вовсе не метафора, а исторический факт, который, нам думается, в должной мере еще не осмыслен.

Другими словами, из римской истории можно извлечь достаточно серьезные уроки по поводу войны и мира, отношений с соседями и союзниками, о бдительности государства и о боевой готовности страны и т.д.

Актуальным вопрос Полибия может быть признан на том основании, что в современных международных отношениях война не снята с повестки дня, а готовность к отражению возможной агрессии объективно является задачей номер один в любом здравомыслящем государстве.

В то же время мало кто осознает тот факт, что обороноспособность государства - это не только боеспособность его вооруженных сил. И боеспособность вооруженных сил состоит не в количестве, а в качестве личного состава, где на первом месте стоят офицерские кадры, а не рядовые воины.

Римский опыт наглядно показывает нам как правителей и народ убаюкивают победы, "замиренные" народы и как "внезапно" возникает военная опасность, а также и то, как можно без боя и решительного сражения лишиться всех завоеваний, всех приобретений, которые достались римскому народу ценою огромных потерь, доблести полководцев и беспримерного напряжения сил многих поколений римских воинов.

Рим пал значительно раньше, чем был разграблен вандалами. Римляне задолго до этого сами подорвали боевую мощь своей империи: борьбой между патрициями и плебеями, разрушив национальное согласие; гражданскими войнами, спровоцированными честолюбивыми полководцами и политиками; подрывом дисциплины и разложением армии всякого рода попущениями и подачками; изменой национальным принципам комплектования войск и т.д.

"Сколько вынесли! Сколько раз стояли на краю гибели, чтобы воздвигнуть, наконец, эту, грозящую рухнуть, державную громаду!" {3} - так безрадостно предрекал падение Рима Тит Ливий.

Почему так произошло? Каким образом война и мир влияли на могущество и положение Рима в древнем мире? Какие войны были "ключевыми" и на каком оселке, "римский народ заострял меч своей доблести" {4}? Что внутри и во вне римской империи привело к ее падению?

Где следует искать ответ на поставленные вопросы?

Безусловно, правильный отбор источников предопределяет успех поиска. Вот почему мы считаем необходимым отдать предпочтение фундаментальным трудам выдающихся историков древнего мира, среди которых, безусловный приоритет имеют Полибий, Тит Ливий, Луций Флор, Плутарх, Аппиан, Корнелий Тацит, а также более поздние историки-исследователи, такие как Н. Макиавелли, Ш. Монтескье, Г. Дельбрюк, Н.С. Голицын и др.

Мы не ставим целью детально проанализировать все войны и по каждой из них дать свое заключение. На то нет особой необходимости, ибо война войне - рознь, да и не всякая война поучительна.

Прежде всего, следует обратить внимание на тот факт, что на этапе возмужания римского народа война сыграла исключительную роль в развитии этой нации. Об этом в своей работе "Эпитомы{5} римской истории" убедительно свидетельствует Луций Аней Флор{6}:

"...Словно какие-то силы постоянно толкали их к войне, чтобы оружие не покрылось ржавчиной от бездействия. Все они, постоянные и как бы внутренние враги, приучали молодых солдат к военной службе, и на этих племенах, как на некоем оселке, римский народ заострял меч своей доблести" {7}.

Трудно не согласиться с мыслью Флора о том, что не просто так, а в порядке испытания, войны были посланы римскому народу:

"И в самом деле, натиск бедствий был таков, что я счел бы их ниспосланными богами. Ибо бессмертные боги хотели знать, достойна ли владеть миром римская доблесть" {8}.

Вдумчивый историк (Флор) пытается дать ответ на вопрос: что более всего принесло пользы римскому народу - победы, горечи поражений или же "ослепительные проявления доблести?" {9}

Из римской истории мы ясно увидим, что не всякая победа преумножала доблесть, что были победы, которые и тогда, и сегодня назывались "пирровыми". Были и поражения, которые искуплялись внушительными победами{10} и очень благотворно влияли на граждан и правителей. Именно о таких временах говорил Тит Ливий:

"Государство полнилось благочестием, а после недавнего поражения и вожди стали очень богобоязненны" {11} ...

Нельзя обойти вниманием те два обстоятельства, которые, как отмечают историки, сыграли решающую роль в укреплении боевой мощи римлян: уважение к богам и законам:

"Однако захватившего нынешний век неуважения к богам тогда еще не знали и никто не старался истолковать законы и клятвы к собственной выгоде, а скорее приноравливался к ним сам" {12}.

Несколько иными словами, но о том же говорит и Полибий:

"Я полагаю, что каждому государству присущи два начала, которые и определяют, заслуживает ли его учреждения и отправления их подражания, или следует отказаться они них. Начала эти - обычаи и закон. Те из них заслуживают соревнования, которые вносят благонравие и умеренность в частную жизнь людей, в государстве же водворяют кротость и справедливость; нравы и обычаи противоположные достойны осуждения. Если, таким образом, у какого-либо народа мы наблюдаем добрые обычаи и законы, мы смело можем утверждать, что хорошими окажутся здесь и люди, и общественное устройство их. Точно так же, если мы в частной жизни людей видим любостяжание, а в государственных деяниях неправду, очевидно можно с большею вероятностью предположить, что и законы их, и нравы частных лиц, и весь государственный строй негодны" {13}.

И еще, следует запомнить чрезвычайно важный вывод Тита Ливия в отношении закона:

"...Закон - глух, неумолим, он спасительней и лучше для слабых, чем для сильных, он не знает ни снисхождения, ни пощады для преступивших" {14}...

Незыблемые и неумолимые законы - опора государственности, необходимая база нравственности и справедливости. Только в таком случае государство вправе рассчитывать на проявление гражданских чувств и гражданского долга.

Во времена верховенства закона римские полководцы были неумолимы, а порой и беспощадны даже к самым близким, о чем свидетельствует рассказ Тита Ливия о Тите Манлии, сыне консула. Тот, вопреки приказанию, поразил тускуланского всадника Гемина Месция и с доспехами последнего прибыл в лагерь, рассчитывая заслужить поощрение отца-консула:

"Отец, - сказал он, - чтобы все видели во мне истинного твоего сына, я кладу к твоим ногам эти доспехи всадника, вызвавшего меня на поединок и сраженного мною". Услыхав эти слова, консул отвернулся от сына и приказал трубить общий сбор; когда воины собрались, он молвил: "Раз уж ты, Тит Манлий, не почитая ни консульской власти, ни отчей, вопреки запрету, без приказа, сразился с врагом и тем в меру тебе доступного подорвал в войске послушание, на котором зиждилось доныне римское государство, а меня поставил перед выбором - забыть либо о государстве, либо о себе и своих близких, то пусть лучше мы будем наказаны за наш поступок, чем государство станет дорогой ценою искупать наши прегрешения. Послужим же юношеству уроком, печальным, зато поучительным, на будущее. Конечно, ты дорог мне как природный мой сын, дорога и эта твоя доблесть, даже обманутая пустым призраком чести; но коль скоро надо либо смертью твоей скрепить священную власть консулов на войне, либо навсегда подорвать ее, оставив тебя безнаказанным, то ты, если подлинно нашей ты крови, не откажешься, верно, понести кару и тем восстановить воинское послушание, павшее по твоей вине. Ступай, ликтор, привяжи его к столбу".

Услыхав столь жестокий приказ, все замерли, словно топор занесен у каждого над собственной его головою, и молчали скорее от ужаса, чем из самообладания. Но, когда из разрубленной шеи хлынула кровь, все стоявшие дотоле, как бы потеряв дар речи, словно очнулись от чар и дали вдруг волю жалости, слезам и проклятиям. Покрыв тело юноши добытыми им доспехами, его сожгли на сооруженном за валом костре и устроили похороны с такою торжественностью, какая только возможна в войске; а "Манлиев правеж" внушал ужас не только в те времена, но и для потомков остался мрачным примером суровости" {15}.

Следует ли удивляться тому факту, что почитание закона, высокие гражданские чувства, патриотизм, искренняя любовь к отечеству генерировали высочайшую воинскую доблесть? Нет, ибо пример воинской добродетели показывали сами полководцы. Так, когда осаждали фалисков, "удивительную порядочность проявил полководец Камилл: заслуженно заключив в оковы школьного учителя, предателя города, он отослал его назад вместе с мальчиками, которых тот привел" {16}. Луций Флор по этому поводу констатирует:

"Ибо благочестивый и мудрый муж знал, что истинна лишь та победа, которая сообразуется с чистой совестью и безупречным достоинством" {17}.

Пример другого полководца, Цинцината, свидетельствует о другом важнейшем качестве древних римских витязей - скромности и благородстве:

"Завершив поход, пахарь-триумфатор - клянусь богами! - столь же проворно вернулся к быкам. От начала до конца войны прошло 15 дней" {18}.

Это в последующее время полководцы всячески домогались триумфа или оваций (малого триумфа). Но не таковы были полководцы раннего Рима: они исполняли свой долг не ради наград, привилегий и богатств, а в силу своего гражданского долга и ответственности перед отечеством.

Не в почете среди этих военачальников было коварство и подлость. Они предпочитали сохранять незапятнанной свою честь и берегли себя от соблазна нажиться на войне:

"Курий{19} выгнал из лагеря лекаря, просившего деньги за царскую голову, а Фабриций отказался от части государства, предложенной ему царем. Во время мира тот же Курий предпочел самнитскому золоту свои глиняные сосуды, а Фабриций с цензорской строгостью осудил консуляра Руфина{20} за обладание 10 фунтами серебра как за расточительство" {21}.

В позднее время, правда, значительно реже, были еще случаи бескорыстия и целомудренности среди римских полководцев. Так, по мнению Флора:

"Не подлежит сомнению и роль исключительной нравственной чистоты полководца (Сципиона - А.К.) при покорении Испании: он возвратил варварам юношей и девушек особой красоты, не пожелав даже их увидеть, чтобы не показалось, будто он хотя бы взглядом опорочил чистоту девственности" {22}.

Но тут следует отметить весьма серьезную разницу в духовном облике ранних и поздних римских полководцев: у первых духовная доблесть всегда стояла на первом плане и не было ничего такого, что могло бы ее сместить с этого места; у вторых, на первом плане стоял личный интерес (будь то корысть, славолюбие, властолюбие и т.п.), а нравственность могла найти свое проявление лишь в том случае, если нравственный поступок не мешал достижению личной выгоды.

Однако, возвратимся к временам господства в римском обществе патриотизма, гражданского долга и истинной доблести. Если и есть случаи, когда от одной причины могут быть разные последствия, в силу разнообразных сложившихся обстоятельств, то есть область, где не может быть иных последствий: они могут быть либо положительные, либо отрицательные.

Прежде всего, это относится к примеру руководителя, в данном случае дело идет о примере полководца:

"Верно, сказано: каков полководец, таково и войско" {23}.

Когда римские полководцы блистали доблестью, царь эпирский Пирр не случайно был поражен превосходством римских воинов, что поневоле воскликнул:

"О, как легко было бы захватить власть над миром, если бы у меня были римские воины или бы я был римским царем!" {24}

А, увидев, каково было рвение римлян в восполнении потерь, Пирр сказал:

"Вот когда я убедился, что впрямь происхожу от Геракла: головы врагов вырастают словно из их собственной крови, как срезанные головы Лернейской гидры" {25}.

Кто может удивиться, что "при таких нравах и такой доблести воинов римский народ оказался победителем и в одной только тарентинской войне за четыре года покорил большую часть Италия, храбрейшие народы, богатейшие города, плодороднейшие области? {26".

Рим этого периода жил не только как военный лагерь, но и как единый организм, сплоченный мыслью все сделать и не жалеть ничего для победы над врагом:

"Не было оружия - его взяли из храмов. Не было молодежи - для военной присяги освободили рабов. Обеднела казна - сенат добровольно внес в нее свои богатства. Себе не оставили ничего, кроме золота в буллах и кольцах. Примеру сената последовали всадники, им подражали трибы. А когда в консульство Левина и Марцелла{27} вносились в казну богатства частных людей, для записи едва хватало таблиц и рук писцов{28}".

Однако, начиная с Пунических и Митридатовых войн, все чаще стали проявляться нравственные пороки, породившие в римском обществе смуту, разногласия и гражданскую войну. Полководцы начали больше думать о личном благе, власти и богатстве, чем о благоденствии нации и процветании государства. Для наглядности приведем два примера:

1. "Марк Антоний{29}, первым вторгшийся на остров (Крит - А.К.), был так уверен в победе, что вез на кораблях больше оков для пленных, чем оружия. И поплатился за свою опрометчивость, ибо враг перехватил много кораблей" {30}.

2. "...Страсть консула Красса, - а он жаждал парфянского золота, - была наказана разгромом одиннадцати легионов и его собственной гибелью" {31}.

В истории Древнего Рима позитивно то, что в вопросах войны и мира древние римские правители умели сохранять баланс войны и мира.

В самом начале римской истории это был как бы естественный процесс: цари-воины сменяются царями-миротворцами. Но, следует обратить внимание на тот факт, что даже цари-миротворцы не забывали о военном деле и не давали римским гражданам расслабиться в неге мирного времени:

"Умы были заняты, а постоянное усердие к богам ... напитало все сердца таким благочестием, что государством правили верность и клятва, а не покорность законам и страх перед карой" {32}.

А поскольку римляне видели в своем царе непревзойденный образец воинской доблести и благочестия, то и сами старались преуспевать в военном деле и нравственности.

Мудрые правители того времени понимали, что государство должно наращивать потенциал мира, видя в нем две составляющие: во-первых, базис боеспособности государства; во-вторых, средство развития и воспитания граждан. Вот почему они пришли к весьма важным выводам:

1. Государство должно быть "одинаково хорошо приспособленным и к войне, и к мирной жизни{33}".

2. "...Тарквиний (Древний - А.К.) обращается к мирной деятельности с усердьем, превышавшим усилия, отданные войне; он хотел, чтобы у народа было и дома не меньше дел, чем в походе" {34}.

3. "Усилив государство расширением города, упорядочив все внутренние дела для надобностей и войны и мира, Сервий Туллий - чтобы не одним оружием приобреталось могущество - попытался расширить державу силой своего разума, но так, чтобы это послужило и к украшению Рима" {35}.

Но сохранять необходимый баланс войны и мира - задача не простая и требует она много мудрости, осторожности, осмотрительности и мужества от правителей. И не каждому из них суждено держаться здесь "золотой" середины.

Чаще всего, в силу ряда обстоятельств обнаруживается растущее зло: искательство новой войны, которое возникает по разным причинам: власть, с целью упрочить свое положение, стремится к победоносной войне; в государстве начинаю образовываться партии приверженцев мира и подстрекатели войны; колебания и предательство бывших союзников побуждают принимать превентивные меры; растущее стремление побежденных к реваншу провоцирует войну и т.п. {36}

Приведем несколько примеров:

Тулл Гостилий ..."решив, что в покое государство дряхлеет, стал он повсюду искать повода к войне" {37}.

Аппий Клавдий о необходимости борьбы с Вейями, 404 г. - А.К.) так говорил сенаторам:

"Или же наше имя будет внушать ужас и о нас будут знать, что ни тяготы продолжительной осады, ни суровые условия зимы не могут отогнать римское войско от раз осажденного города, что оно не знает иного конца войны, кроме победы, что оно воюет не только натиском, но и упорством?" {38}

"Диктатор (Авл Корнелий Косс - А.К.) видел, что более упорная борьба предстоит внутри, а не вне государства; однако то ли из-за спешки с войной, то ли из-за надежды, что победа и триумф придадут силы его диктатуре"... {39}

Новизна явления заключалась в том, что война из необходимости превращается в потребность, правда, не государства, а частных лиц, коими выступают сенаторские партии (группы) и даже отдельные личности. Тит Ливий с огорчением констатирует:

"Но уже никакой войной не пренебрегали" {40}.

Он (Тарквиний Гордый - А.К.) первым из царей уничтожил унаследованный от предшественников обычай обо всем совещаться с сенатом и распоряжался государством, советуясь только с домашними: сам - без народа и сената, - с кем хотел, воевал и мирился, заключал и расторгал договоры и союзы{41}.

А раз война уже вызывается не насущной потребностью, а прихотью правящей элиты, то вправе ли государство рассчитывать на благородный отклик в народных массах? Нет, отвечает Тит Ливий. авторитетнейший историк Древнего Рима:

"Среди таких бедствий надвигается опасность еще страшней: в Рим прискакали латинские всадники с грозной вестью, что на город движется готовое к бою войско вольсков. Государство настолько раскололось раздором надвое, что известие это было совсем по-разному принято сенаторами и плебеями. Простой народ ликовал. Боги мстят за своеволие сенаторов, говорили плебеи; они призывали друг друга не записываться в войско, ведь лучше вместе со всеми, чем в одиночку; сенаторы пусть воюют, сенаторы пусть берутся за оружие, чтобы опасности войны пришлись бы на долю тех, на чью и добыча. Сенат же, приунывший и напуганный двойной опасностью и от граждан, и от врагов, стал просить консула Сервилия, чей нрав был приятней народу, выручить государство в столь грозных обстоятельствах" {42}.

Мало того: внутри самого государства начинает гнездиться источник опасности и смуты. В Риме - это народный трибунат. Свидетельств тому мы много находим в трудах Тита Ливия. В арсенале народных трибунов были самые разнообразные средства:

а) инсинуации:

"Волнения вспыхнули сами собой (406 г. - А.К.), а народные трибуны разжигали их все сильней. Самая страшная война, не уставали повторять они, это война патрициев с плебеями, нарочно обреченными тяготам воинской службы, обреченными гибнуть от вражеского оружия; их усылают подальше от Города, чтобы в мирное время, у себя дома, они не вспоминали ни о свободе, ни о поселениях, чтобы не рассуждали о разделе общественных земель или о свободных выборах" {43}.

б)натравливания граждан друг на друга, подрыв авторитета полководцев:

"Только люди отвлеклись от дел благочестия, как народные трибуны возобновили смуту. Они науськивали толпу на всех знатных, но вперед других - на Камилла: он, мол, обратил в ничто вейскую добычу поборами в казну и на священные нужды. На отсутствующих народные трибуны обрушивались с ожесточением, присутствующих же робели, особенно если те сами шли навстречу их ярости{44}".

в)затруднение военных приготовлений:

"Но не по собственному почину вновь стал отказываться простой народ от военной службы - это народный трибун Спурий Лициний, рассудив, что пришла пора воспользоваться крайней опасностью, чтобы навязать сенаторам земельный закон, стал мешать военным приготовлениям" {45}.

До поры, до времени эти действия народных трибунов не оказывали существенного влияния на положение дел в государстве, ибо сильны еще были позиции гражданственности и патриотизма:

"...Трибуны нападками на знатнейших граждан разожгли и без того сердитый простой народ; однако внешняя опасность - главная скрепа согласия, - несмотря на взаимную подозрительность и неприязнь, соединяла друг с другом людей" {46}.

Но такое положение могло сохраняться лишь до тех пор, пока граждан связывало единородство, ограниченное пространство, естественная потребность войны и благородство военных целей.

Но с ростом границ государства, падением нравов, превращением войны в потребность алчущей элиты, измельчанием полководцев и ухудшением человеческого материалы в римских войсках; обретением прав римского гражданства народами, далекими от уровня римской культуры и чуждыми исконной римской морали, исповедующими свою религию, - положение Рима становится шатким, похожим на накренившееся могучее здание, которое, хотя и подпирают снаружи, но, которое внутри уже ослаблено вследствие старения несущих конструкций.

Если раньше бдительно следили за соседями{47}, то теперь внутри самого государства находятся влиятельные люди, которые начинают преуменьшать грядущую военную опасность:

Во главе всех приготовлений (к галльской войне - А.К.) стояли те самые трибуны, из-за дерзости которых и началась война; они проводили набор ничуть не более тщательно, чем для обычной войны, еще даже умаляя ходившие о ней слухи{48}.

В государстве наметились разногласия среди высших должностных лиц и все чаще потребовалось прибегать к крайней мере - назначать диктатора. Тит Ливий с прискорбием замечает:

"...Не будет у государства нужды в диктаторе, если оно имеет должностными лицами мужей, столь единых в душевном согласии" {49}...

Уже прошли те времена, о которых с гордостью говорил Тит Ливий:

"...Военная слава народа римского такова, что, назови он самого Марса своим предком и отцом своего родоначальника, племена людские и это снесут с тем же покорством" {50} ...

Теперь даже слабые народы стали пробовать на прочность Римскую империю, выбирая для этого благоприятное время: смуту в городе и разногласия в высшем руководстве.

Не раз складывалась ситуация, когда военным действиям мешали колебания и нерешительность римской власти. Стало предпочтительным "ни войну не вести, ни на мир не соглашаться" {51}. Государство, изнуренное войной, иногда соглашалось на мир, прекрасно понимая всю недолговечность мирного времени и настоятельную необходимость разрешить противоречие силой оружия. Такое унижение может стерпеть только ослабленное государство{52}.

Мир любой ценой, "худой мир", мир без серьезной национальной идеи, скрепляющей всех граждан в едином стремлении сделать свое государство лучшим среди других по образу правления, законам, нравам, достижениям в различных областях науки, культуры, производства и жизни, - это гнилой и никуда негодный мир, несущий государству и его гражданам большие потрясения и невзгоды.

История Древнего Рима показала всем, что настоящий мир - это благо. Настоящий - это естественный, завоеванный, выстраданный, но не купленный и не принятый в платы за страдания, унижения народа, материальные потери и т.п.

Эта же историй говорит нам о необходимости выработки умения правильно строить мир и о необходимости учиться правильно пользоваться плодами мира. Мир насыщенный, творческий, деятельный, динамичный - вот что нужно разумному государству. Мир - это никак не праздная развратность, от которой пытался уберечь римлян Нума Помпилий{53}, никак не тоска по внутренним смутам{54}, которая возникает от нечего делать; это и не пороки, которые рождает праздный ум, завышенное самомнение, болезненное самолюбие, уязвленная напыщенность, кичащаяся своим происхождением, былыми заслугами, мнительными подвигами и т.д.

Вместо прежней предупредительности, внимательности к соседям и постоянной бдительности, римляне чаще стали допускать беспечность и неосмотрительность: так, рядом с ними (не вдруг!) появился грозный соперник - Карфаген с блестящим полководцем Ганнибалом. Римляне, правда, спохватились, но было уже поздно. Полибий об этой ситуации писал так:

"Римляне находили, что прежнею нерадивостью и беспечностью они дали образоваться значительному могуществу карфагенян, и потому делали попытки поправить прошлое. Тотчас они не отважились ни предъявлять свои требования карфагенянам, ни воевать с ними, ибо угнетал их страх перед кельтами, нападения которых они ждали со дня на день" {55}.

Безусловно, как должное, следует сегодня принять во внимание вывод Полибия о требованию к руководителю государства быть осмотрительным со своими соседями:

"...Люди, стоящие во главе государства, обязаны больше всего заботиться о том, чтобы для них не был тайною образ мыслей тех народов, которые или приостанавливают неприязненные действия, или заключают дружеский союз, и различать, есть ли предложение мира только уступка временным обстоятельствам, или последствие смирения гордыни, дабы против одних быть всегда настороже, как против людей, которые выжидают лишь удобного случая, другим же доверять, как покоренным подданным или друзьям, и, не колеблясь, возлагать на них всякого рода поручения" {56}.

Нужно ли говорить о том, как это важно сейчас?

Римский опыт побуждает нас сделать вывод и о том, что не решенный раз и навсегда тот или иной спорный вопрос вновь встает в повестку дня и, как правило, в самое невыгодное для колеблющейся стороны время. Противная (ущемленная, обиженная) сторона, выиграв время, собрав силы и ресурсы, вновь, неизбежно, попытается добиться своего. В то время же государство-"миротворец" (точнее сказать - "умиротворитель"), пребывая в успокоении, "вдруг" оказывается перед военной опасностью, не ожидая ее именно с этой стороны. Фактор внезапности всегда играл и играет на пользу агрессора.

Римляне оказались до того консервативны, что, вопреки здравому смыслу, горьким урокам войн, они продолжали с упорством держаться своего устаревшего принципа назначения главнокомандующих: их было двое, т.е. налицо было двоевластие; консулы менялись ежегодно и в силу этого обстоятельства войскам приходилось все время приноравливаться к своим военачальникам, а самим военачальникам длительное время тратить на знакомство с войсками. Полибий, сравнивая римские и карфагенские войска замечает следующую разницу:

...Войска неприятеля (карфагеняне - А.К.) упражнялись непрестанно в военном деле с ранней юности, находились под начальством вождя, выросшего вместе с ними и с детства испытанного в лагерной жизни; к тому же иного раз побеждали они в Иберии и одну за другою одержали две победы над римлянами и союзниками их; наконец, что было самое важное, карфагеняне все покинули за собою и единственным средством спасения оставалась для них победа. Положение римского войска было совсем иное{57}.

Серьезное различие наблюдалось и в полководцах Рима и Карфагена.

Самой яркой демонстрацией единовластия и полководческого дарования, воспитанного в ходе длительной войны, дает Полибий, характеризуя Ганнибала:

...Разве можно не превозносить военачальнические дарования, храбрость и умение жить лагерной жизнью, если окинешь взором это время во всей его продолжительности, если со вниманием остановишься на всех больших и мелких битвах, на осадах и отпадениях городов, на трудностях, выпадавших на его долю, если, наконец, примешь во внимание всю обширность предприятия? В течение шестнадцати лет войны и римлянами в Италии Аннибал ни разу не уводил своих войск с поля битвы; подобно искусному кормчему он непрерывно удерживал их в повиновении, огромные полчища, к тому же неоднородные, но разноплеменные, сумел охранить от возмущения против вождя и от междоусобных раздоров. В войсках его были ливияне, иберы, лигуры, кельты, финикияне, италийцы, эллины, - народы, не имевшие по своему происхождению ничего общего между собою ни в законах и нравах, ни в языке, ни в чем бы то ни было ином. Однако мудрость вождя приучила столь разнообразные и многочисленные народности следовать единому приказанию, покоряться единой воле, при всем непостоянстве и изменчивости положений, когда судьба то весьма благоприятствовала ему, то противодействовала. Вот почему нельзя не дивиться даровитости вождя в Аннибале и не утверждать с уверенностью, что, начни он осуществление своего замысла с других частей мира и закончи римлянами, Аннибал довел бы благополучно свое дело до конца. Начавши же с того народа, коим следовало заключить, Аннибал и начал предприятие и кончил на этом народе" {58}.

В этой яркой характеристике мы ясно обнаруживаем две причины успехов Ганнибала: во-первых, то, что он получил богатый боевой опыт и досконально знал военное дело; во-вторых, он был единоначальником, который ни с кем не делил своей власти.

Тот же Полибий дает уничтожающую характеристику римским полководцам времен борьбы с Ганнибалом:

"...Многие, пристрастившиеся к пьянству, не в состоянии заснуть прежде, чем не приведут себя в беспамятство вином; иные, преданные неумеренным любовным наслаждениям, не только губили государства и свое имущество, но и сами погибали позорной смертью. Трусость и нерадивость в частном человеке подвергают одержимого ими позору, а в главнокомандующем пороки эти представляют величайшее несчастие для всех: подобный вождь не только усыпляет бодрость духа своих подчиненных, но часто подвергает в величайшей опасности и тех, которые облекли его властью. Потом, нерассудительность, слепая смелость, безумная стремительность, а также суетность и высокомерие - качества вождя, выгодные для врагов, весьма гибельные для своих, ибо подобный человек легко становится жертвою всяких козней, засад, обмана. Вот почему, если кто в состоянии постигнуть ошибки ближнего и при нападении на неприятелей имеет в виду слабую сторону вождя их, тот очень быстро одержит решительную победу. Если потеря кормчего передает все судно с командою в руки врагов, то точно так же, если кому удастся опутать неприятельского вождя кознями или хитро рассчитанными планами, тот часто завладевает всем войском противника. Так и теперь Аннибал постиг и принял во внимание все качества неприятельского вождя (Фламиния - А.К.), благодаря чему и удался план его{59}".

Насколько вредно на войне многовластие, можно видеть на примере войны против вейян:

"В Риме остался Косс, трое других (Тит Квинкций, Гай Фурий, Марк Постумий - А.К.), снарядив войско, двинулись на Вейи и показали, сколь вредно на войне многовластье. Отстаивая каждый собственное решение (ведь всякий предпочитает свое), они предоставили хорошие возможности противнику: пока войско, с одной стороны слыша приказ о наступлении, а с другой - об отходе, пребывало в недоумении, вейяне улучили миг для нападения. Римляне в замешательстве побежали, укрылись в лагере, до которого было недалеко. Позора было больше, чем потерь" {60}.

***

О глобальных просчетах римлян

Но все ранее изложенное не идет в сравнение с теми глобальными просчетами, которые допустили римские правители. Из них главнейшими являются: во-первых, кардинальное изменение политической системы Рима; во-вторых, измена принципам национальной комплектации войск; в-третьих, ставка на наемничество; в-четвертых, превращение римских легионов в милиционные части; в-пятых, ставка на германцев как на основную боевую и политическую силу римской армии; в-шестых, недооценка военно-политических амбиций германцев.

Завоевав огромный мир, римляне латинизировали и пропитали римской культурой не только народы Италии, но и Африки, Испании, Галлии и Британии{61}. У провинций появилась возможность самоопределиться и, наравне с римлянами, претендовать на верховную власть. И внутренняя причина господства Рима перестала существовать, сама себя упразднив{62}.

До тех пор, пока у власти находились династия Северов (Септимия, Каракаллы, Александра), удавалось создавать стабильные правительства и держать в повиновении крупную империю. Но с падением этой династии (235 г. после Р.Х.) начинаются крупные потрясения, когда мирная преемственность власти становится уже невозможной. Императоры, только что провозглашенные, вскоре после этого низвергаются и умерщвляются! {63}

Римская армия, до сего времени являющаяся орудием власти, стала постепенно превращаться в орудие и главный аргумент политики{64}. Учитывая то обстоятельство, что верховная власть в Риме не была наследственной, в борьбу за престолонаследие включились нелатинские элементы, которые в качестве орудия политической борьбы стали все чаще использовать войска.

В указанные времена римская армия утратила свое национальное естество. Непрерывная смена провозглашений и убийств императоров, постоянная гражданская война и переход от одного правителя, к другому разрушили тот цемент, который скреплял до этого времени твердое здание римской армии - дисциплину, которая составляла боевую ценность этих легионов{65}.

Для понимания сути происходящего, нам, безусловно, необходимо остановиться на понимании составляющих боеспособности любой армии, которая складывается из трех основных элементов: качества полководцев, мужества воинов и сплоченность (корпоративности) войск.

Эти три элемента, безусловно, не равнозначны, но, тем не менее, взаимосвязаны. Г. Дельбрюк, анализируя факторы боеспособности армии, писал:

"Как бы хорошо ни была обучена и тесно сплочена воинская часть, но если она будет состоять из одних лишь трусов, то она окажется ни на что не способной. Но если воинская масса обладает хотя бы умеренной дозой мужества и если к этому присоединяется второй элемент - корпоративность, то это создает такую воинскую силу, перед которой принуждены отступить все проявления личной храбрости" {66}.

Он сделал вполне правомерный вывод о том, что "римляне всегда побеждали не потому, что они были храбрее своих противников, но потому, что благодаря своей дисциплине они обладали более крепкими тактическими частями" {67}.

По сравнению с римлянами, германцы были слабы в тактико-организационном отношении, но обладали громадной воинственной силой, которая с лихвой перекрывала недостаток организованности:

"Каждый отдельный германец в своей грубой, варварской, близкой к природе жизни, в постоянной борьбе с дикими зверями и с соседними племенами воспитывал в себе наивысшую личную храбрость. А тесная спайка, существовавшая внутри каждого отряда, который включал соседей и род, хозяйственную общину и воинское товарищество и находился под начальством предводителя, авторитет которого во всей будничной повседневности распространялся на всю жизнь человека как во время мира, так и во время войны, - эта тесная спайка германской сотни, находившейся под начальством своего хунно, обладала такой прочностью, которую не могла превзойти даже самая строгая дисциплина римского легиона" {68}.

Внутренняя спайка, взаимная уверенность друг в друге была у германцев настолько сильна, что даже при внешнем беспорядке и даже временном отступлении она оставалась непоколебленной: одно лишь слово их предводителя не только останавливало отступающих, но и побуждало к новому наступлению{69}.

Помимо выдающихся качеств германцев, решающим обстоятельством было качество германских вождей:

"...Хунно являлся не избираемым от случая к случаю предводителем менявшегося и случайно составленного отряда, но прирожденным вождем природного единства. Он носил такое же название и выполнял во время войны такие же функции, как и римский центурион, но отличался от него так, как природа отличается от искусства" {70}.

Политические кризисы, постоянная и быстрая смена императоров ввергли римскую армию в то болезненное состояние, когда стало невозможным ею управлять. В условиях политической нестабильности и частой смены императоров стало невозможным восстанавливать дисциплину и укреплять ее:

"Легионы сознавали свое право избирать императора, ставя при этом свои условия. Главной задачей римских государственных деятелей было после каждого потрясения - и, несмотря на него, - поддерживать дисциплину и снова ее восстанавливать. Это было возможно лишь в том случае, если между отдельными восстаниями были более или менее длительные промежутки, во время которых сильная рука твердой власти заставляла признавать свой авторитет и с собой считаться. Этого постоянно удавалось достигать в течение первых двух столетий. Но теперь наступило такое время, когда толчок следовал за толчком. Солдаты потеряли чувство того, что они зависят от императора, а императоры стали зависеть от солдат{71}."

Даже в тех случаях, когда какому-либо императору, как, например, Константину, удавалось, по-видимому, полностью восстановить единство и авторитет императорской власти, все же это было лишь кажущимся достижением, так как в армии уже не было прежнего фундамента - дисциплины{72}.

Создалась, казалось бы, парадоксальная ситуация, о которой весьма убедительно писал Г. Дельбрюк:

"Обладая большим населением и большим количеством всевозможных достижений культуры, чем во времена Августа, Римская империя стала, однако, слишком слабой для того, чтобы защищать свою цивилизацию, с тех пор как она потеряла свои прекрасно дисциплинированные легионы, свое собственное постоянное войско" {73}.

Существуют, на наш взгляд несколько обстоятельств, которые побудили римлян обратиться к наемничеству: во-первых, нежелание самих состоятельных римлян нести воинскую службу (ведь воинская доблесть перестала быть мерилом ценности римских граждан; деньги и богатство стали главенствовать в римском обществе); во-вторых, императоры-неримляне старались опираться на своих сограждан; в-третьих, содержание войска стало обременительным для римской казны и потому потребовались "дешевые" (наемные) войска; в-четвертых, ряд наемных войск (германцы, в частности) показали свою возросшую боеспособность и рассматривались как хорошая альтернатива национальным легионам.

Римлян не научил горький опыт карфагенян, о котором в свое время писал Полибий:

"Какого свойства бывает война, обыкновенно именуемая войною на жизнь и на смерть, и каков бывает ход ее, лучше всего можно понять из тогдашних событий; равным образом из тогдашнего положения карфагенян яснее всего можно видеть, что должны ждать и заблаговременно остерегаться те государства, которые используют наемные войска, в чем состоит и как велика разница между народами смешанными и варварскими, с одной стороны, и народами, воспитанными в законном порядке и государственных учреждениях, с другой" {74}.

Анализируя восстание наемников в Карфагене после 1-ой Пунической войны, Полибий сделал такое важное обобщение:

"...В душе часто образуются гнилостные болячки, и тогда человек обращается в нечестивейшую кровожадную тварь. Если таким людям оказывать снисхождение, они принимают это за коварство и хитрость, и по отношению к милостивым становятся еще вероломнее и жесточе. Если же покарать их, ярость их возрастает, и нет ничего столь отвратительного или ужасного, к чему они не были бы способны, самую разнузданность вменяя себе в заслугу; наконец, они дичают совершенно и теряют свойства человеческой природы. Источником такого расположения и главнейшею причиною его должно почитать испорченность нравов и дурное воспитание с детства; содействует этому многое, больше наглость и корыстолюбие каждого начальника. Все это имело место в то время в массе наемных солдат, а наибольше в среде начальников" {75}.

Но ведь и римляне сами столкнулись с тем, что германские наемники с самого начала оказались весьма притязательными:

"Ничто не мешало германским воинам, получавшим свое жалованье от императора, на другой же день обратить свое оружие против своих прежних полководцев, найдя, что какой-либо пункт их договора не выполнен или что их требования не удовлетворены" {76}.

Эта система варварского наемничества, применявшаяся в Римской империи, после того как погибло и исчезло его собственное древнеримское военное дело, привела к переселению народов{77}.

Германцы не столько победили римские легионы, сколько их заменили. Вместо факта длительной борьбы между римлянами и германцами мы должны признать факт наличия переходной стадии, которая служила мостом от Римской мировой империи к множеству германских государств на римской почве{78}.

О том, что наемничество - опасное для государства явление, нужно помнить всегда и везде. Наемничество в "малых дозах" - это подрыв боеспособности армии, в больших "дозах" - реальная угроза национальному суверенитету государства.

Одновременно с процессом германизации римских войск шло разрушение боевой ценности римских легионов и превращение их в милицию. Начало тому было положено Септимием Севером (193 - 211 гг.), который перевел легионеров на систему самообслуживания.

Видимо, были два обстоятельства, к тому приведшие: во-первых, хозяйственная катастрофа, которая вовлекла в свой водоворот римское военное дело и поглотила его{79}; во-вторых, преднамеренная политика императоров-неримлян, пытающихся подорвать природную силу римлян и создать свою, неримскую военную силу.

Касательно первой причины можно указать на то, что много благородного металла (золота и серебра) ушло из Рима в варварские страны, в особенности в Германию, в качестве жалованья, но потери его не были возмещены{80}. Не имея возможности платить жалованье солдатам и обеспечивать войска всем необходимым, правительство прибегло к практике натуральных поставок и натуральных расчетов, а также ввело послабления для легионеров: разрешение жить на частных квартирах, вне лагеря, обзаводиться семьями и вести натуральное хозяйство{81}. С этого времени боевая подготовка стала как бы факультативной, а хозяйственные занятия приобрели статус основных.

Вторая причина - преднамеренная политика императоров-неримлян - вполне очевидна: тот же Септимий Север, вступивший на престол в качестве вождя провинций, восставших против господства италиков, приказал умертвить всех римских центурионов. Безусловно, он искал опору своей власти не в римлянах, а в своих согражданах.

Результатом такой политики было то, что боевая ценность римских легионов резко снизилась, в то время, как легионы варварские, прежде бывшие вспомогательными в римском войске, стали главенствующими: эта боевая ценность не пострадала ни от падения авторитета верховного полководца, ни от новых хозяйственных условий{82}. Римский центурион превратился в чиновника{83}, а римский народ был лишен той "военной организаций, которая из рекрут формировала солдат, создавая высокую ценность древних легионов" {84}.

Последствия такой политики и военной практики были не в пользу, а во вред Риму:

"...Боевой перевес перешел не только на сторону неприятеля, но даже внутри самой императорской армии перешел, на сторону варварских вспомогательных войск; и это выражалось тем сильнее, чем больше усиливали свою исконную боевую ценность варвары благодаря прохождению римской службы и снабжению римским предохранительным и боевым вооружением" {85}.

"Лучшую часть армии составляли теперь не легионы, но варвары, а, следовательно, германцы, и этот поток со все возраставшей быстротой затоплял римское военное дело. В тех гражданских междоусобных войнах, которые теперь вели между собой римские императоры, тот из них имел наибольшие шансы на победу, на захват престола и на спасение собственной жизни, кто имей возможность повести в бой наибольшее количество варваров" {86}.

"Одновременно с римской дисциплиной исчез и тот своеобразный римский тип сражения, который состоял в искусном соединении метания дротика с применением в бою меча и который возможен лишь при наличии очень хорошо обученных войск" {87}.

Касательно германцев, которые фактически выступили могильщиками Римской империи, можно сказать следующее: характер и особенности этого народа предопределили судьбу Рима:

"Этот народ был настолько воинственен и настолько пропитан боевыми инстинктами - стремлением и страстью к войне, что не только являлся неисчерпаемым источником для вербовки, но и готов был, - подобно тому, как он раньше выступал в поход против своих соседей, - драться теперь под любыми; чужими знаменами и ради любых целей. Германцы вступили в эпоху переселения народов не потому, что прежние области были уже недостаточны, как это думали раньше, для все возраставшего народонаселения, но потому, что они были бандами воинов, жадно стремившихся к деньгам, добыче, приключениям и к должностям" {88}.

"Решающим моментом во всемирно-историческом масштабе было то обстоятельство, что германские племена были содружествами воинов, которые шли на войну, стремясь к наемной плате, к добыче и к господству. Они пришли в Римскую империю не для того, чтобы найти здесь землю, стать крестьянами и жить здесь в качестве крестьян, - ведь часто они оставляли свою родину пустынной позади себя, - а ради ратных подвигов, которые они хотели совершить". {89}

Другими словами, просчет римлян состоял не только в том, что они изменили национальным принципам комплектования войск и открыли себя для наемников. Самый грубый просчет заключался в другом - они ошиблись в военно-политических амбициях пришельцев: тем мало было военной добычи и отдельных территорий, им нужны были все завоевания Рима. И они их получили.

I. Общие военно-политические Уроки, которые для себя определили римляне

1. Управлять государством должен достойнейший, в военное искусство должно быть главнейшим его занятием

Первый и безусловный урок состоит в том, что во главе государства должен стоять такой руководитель, который в состоянии вести в бой своих сограждан, добиться победы над противником, а в мирное время - вдохновить их на подвиги гражданские.

Такой правитель, по мысли Макиавелли, должен быть тщательно подготовлен к властвованию. Горе тому государству, которым станет править случайный человек:

"Люди, которые из частной жизни, единственно по милости судьбы, становятся князьями, возвышаются легко, но держатся у власти лишь с большими усилиями. В пути для них нет трудностей, они точно летят, но все препятствия появляются, когда они уже дошли до цели. Таковы те, кому государство досталось за деньги или по воле уступивших. ... Такие люди существуют единственно произволом и счастьем других, давших им власть, а это две самые колеблющиеся и непрочные опоры; сами они удержать свое положение не умеют и не могут. Не умеют потому, что, если не быть великим человеком по уму и по воле, непостижимо, как они могут повелевать, когда всегда жили частной жизнью; не могут потому, что у них нет войск, которые были бы им преданы и верны. Кроме того, государства, образующиеся внезапно, как все другие создания природы, которые сразу появляются и развиваются, не могут иметь таких корней и опор, чтобы их не унесла первая буря, разве только, как уже сказано, люди, неожиданно ставшие властителями, настолько искусны, что умеют сейчас же приготовиться сохранить дарованное им судьбой и позже заложить те основы, которые другие заложили, еще не сделавшись князьями". {90}

Н. Макиавелли совершенно правильно делает вывод о том, что военное искусство должно стоять у руководителя государства на первом плане:

"Итак, князь не должен иметь другой цели, другой мысли, никакого дела, которое стало бы его ремеслом, кроме войны, ее учреждений и правил, ибо это - единственное ремесло, подобающее повелителю. В нем такая сила, которая не только держит у власти тех, кто родились князьями, но нередко возводит в это достоинство частных людей. И наоборот, можно видеть, что, когда князья думали больше об утонченной жизни, чем об оружии, они лишались своих владений. Главная причина потери тобой государства - пренебрежение к военному ремеслу, а условие приобретения власти - быть мастером этого дела" {91}.

И далее он поясняет:

"Итак, князь никогда не должен отвлекать свой ум от занятий делами военными (а во время мира ему надо больше упражняться, чем на войне); этого он может достигнуть двумя способами: упражняться на деле или в мыслях. Что касается дел, то князь помимо заботы о том, чтобы люди его были в порядке и хорошо обучены, должен постоянно бывать на охоте, приучить, таким образом, тело к неудобствам и притом усвоить природу местности, узнать, где возвышаются горы, сходятся долины, лежат равнины, знать свойства рек и болот и относиться ко всему этому с величайшим вниманием. Такое знание полезно вдвойне. Во-первых, князь научается знать свою страну и может лучше понять, как ее защищать; во-вторых, благодаря знакомству с этими местами и привычке к ним он легко разбирается в любой другой местности, которую ему случится увидеть впервые; ведь, например, холмы, долины, равнины, реки, болота Тосканы и других земель имеют некоторое сходство, так что знание местности в одной стране много помогает знанию ее в остальных. Князь, у которого не хватает этой опытности, не имеет первого свойства полководца - того, которое учит настигать врага, располагаться лагерем, вести войска, распоряжаться боем и с пользой для себя осаждать города" {92}.

Далее следует не маловажное поучение:

"Что касается упражнений мысли, то князь должен читать историю и сосредоточиваться в ней на делах замечательных людей, вглядываться в их действия на войне, изучать причины их побед и поражений, чтоб быть в состоянии избежать одних и подражать другим; всего важнее ему поступать, как уже поступал в прежние времена какой-нибудь замечательный человек, взявший за образец кого-либо, до него восхваленного и прославленного, жизнь и дела которого были всегда у него перед глазами. Так, говорят, что Александр Великий подражал Ахиллесу, Цезарь - Александру, Сципион - Киру. ... Подобных же путей должен держаться правитель мудрый и никогда не оставаться праздным в мирное время, но усердно накоплять силы, чтобы оказаться крепким в дни неудач, так что, если судьба от него отвернется, она нашла бы его готовым отразить ее удары" {93}.

В целом же, умный правитель возвеличивает и укрепляет свое государство, по мысли Н. Макиавелли, тремя делами: хорошими законами, сильным войском и достойными примерами{94}. А Ш. Монтескье приходит к следующему заключению:

"Римляне сделались повелителями всех народов не только благодаря своему военному искусству, но и благодаря своему благоразумию, своей мудрости, своему постоянству, своей любви к славе и к отечеству. Когда при императорах все эти добродетели исчезли, у них сохранилось военное искусство, благодаря которому они удержали все завоеванные ими земли, несмотря на слабость и тиранию их государей; но когда разложилось и войско, римляне стали добычей всех народов" {95}.

2. Мудрый закон и достойные вожди предопределяют судьбу страны

Ш. Монтескье, анализируя причины величия Рима, пришел к такому выводу:

"Нет ничего могущественнее такой республики, где законы соблюдаются не вследствие страха или разумных соображений, но вследствие страстной привязанности к ним, как это было в Риме и Лакедемоне, ибо тогда к мудрости хорошего правительства присоединяется вся та сила страсти, которой может обладать партия". {96}

Рим процветал до тех пор, пока сенат являлся "царственным" собранием всей политической мудрости народа:

"Сенат - это было постоянно обновляющееся свежими силами, высоко уважаемое. При всей строгости администрации и при всей тягости личной ответственности в Риме существовало отношение взаимного уважения между народом и государственным правительством, мужественное и солидное доверие между сенатом и дельными представителями исполнительной власти, которых не преследовали здесь в случае счастья узким недоверием, а в случае несчастья кровожадною мстительностью". {97}

При таком составе сената даже жесточайшие поражения не могли сломить воли римского народа, как то было после поражения под Каннами:

"Римское упрямство твердо держалось теории Аппия Клавдия ("Рим не ведет переговоров ни с одним неприятелем и даже с царем Пирром, пока иноземные войска стоят на италийской почве". - А.К.): о заключении мира римляне так мало думали, что Картало (посол карфагенян - А.К.) даже не был впущен в город. Мало того, в то время, когда погибла седьмая часть всего числа способных к оружию италийцев, когда Рим для пополнения своей армии принужден был искать людей между отпущенными на волю рабами, когда в дополнение к несчастию в Канне также была совершенно уничтожена армия претора Луция Постумия, посланная в Верхнюю Италию для усмирения кельтов, - сенат после горячих прений отверг выкуп взятых в плен при Ванне и тем предоставил сынов своего народа в жертву суровому военному плену, с перспективой быть проданным в рабство в Африку или на греческий восток, - судьба, от которой хотел спасти их даже победоносный неприятель! В этом факте относительно карфагенян выразился принцип войны "На жизнь и на смерть", а относительно римских граждан - суровое повеление в сражениях выбирать только между победою и смертью. И для дальнейшего подкрепления этой страшной системы, из солдат, которые спаслись от гибели при Канне, были сформированы два легиона, которые должны были нести унизительную неоплачиваемую жалованьем военную службу; и в этом положении должны были оставаться до конца войны!" {98}

Разве не достойно восхищения и подражания то, как римляне под руководством своих вождей выправили положение дел к лучшему:

"...Римляне с того момента, когда прошло первое впечатление ужаса, наведенного на них поражением при Канне, постарались восстановить свой внутренний мир и сенат с полной энергией, умением и правительственной способностью взял в свои руки ведение войны и стал действовать против своего могучего противника совершенно иначе, чем прежде.

Выработалось убеждение, что невозможно одержать верх над этим неприятелем посредством быстрых и разрушительных ударов. Было принято решение вести продолжительную и упорную оборонительную войну по сю и по ту сторону моря, отделяющего Италию от Пиренейского полуострова. В Испании можно было вести ее с большею смелостью. В Италии же офицеры и солдаты должны были сначала научиться не поддаваться Ганнибалу.

Затем следовало по возможности ослабить опасную систему постоянной смены главнокомандующих и выбирать на должности консулов и преторов только испытанных офицеров и возможно дольше оставлять их в должности при помощи разных конституционных сделок, а на театре войны только с крайней осторожностью выбирать места и момент для битвы с Ганнибалом.

Нужно терпеть, если на этом пути придется продвигаться вперед только с самыми тяжелыми потерями". {99}

Из римского опыта важно понять значение высокой нравственности среди вождей нации, на примере Катона и Цицерона:

"Почти все дела портит то, что люди, предпринимающие их, кроме главной цели стремятся еще достигнуть мелких частных успехов, которые льстят их самолюбию и их самодовольству.

Я думаю, если бы Катон был сохранен для республики, он дал бы совершенно другое направление делам. Цицерон, который мог прекрасно играть вторые роли, не был способен к первым. Он обладал великим умом, но обыкновенной душой. Для Цицерона на втором плане стояла добродетель, для Катона - слава. Цицерон в первую очередь думал о себе, Катон всегда забывал себя; последний хотел спасти республику ради нее самой, первый - ради своего тщеславия.

Развивая дальше эту параллель между ними, можно было бы сказать, что Катон предвидел, а Цицерон боялся; там, где Катон надеялся, Цицерон доверялся; первый всегда сохранял хладнокровие, второй видел все через призму сотни мелких страстей" {100}.

3. Вырождение дворянства (элиты) в олигархию - болезнь, которая губит нацию

Цвет нации, ее ум и мудрость, как правило, сосредоточены в передовом классе общества, который в силу своего элитарного развития и воспитания, особых прав и обязанностей становится лидирующим в обществе. Если этот класс заботится о благе государства и свое предназначение видит в бескорыстном служении нации, то он оказывается способным повести за собою массы. Так было в период возмужания римского государства. Но впоследствии зараза стяжательства, гордыня и своеволие изменили природу римского дворянства:

"Римское дворянство в период до и после суровой цензуры старика Катона все больше вырождалось в олигархию. ... Что касается провинций, то наместничества стали уже до такой степени доходными местами, что для сильно развившейся среди чиновного дворянства жадности казалось в высшей степени желательным сделать эксплуатацию их доступною для возможно большего числа лиц". {101}

С этой поры римская элита перестала подавать пример добронравия своим согражданам и стала изыскивать новые средства умножения своих богатств:

"Это проложило путь к той гибельной теории, по которой римская держава вне сухопутных и водных границ Италии предназначена была для эксплуатации в пользу господствующей нации. ...Провинции эксплуатировались в трех направлениях. Собственно государственные тягости для военной защиты страны и для центрального управления сами по себе не были чрезвычайно высоки. Подати всегда были сносны. Но к этому весьма часто присоединялись экстраординарные требования, особенно, когда сенату приходилось вести большие войны. Реквизиции хлебом из провинций по самым разным случаям и, в особенности для военных целей и по самым дешевым ценам были особенно тяжелым бременем. Далее для подданных сената были настоящей язвой римские купцы, спекулянты и банкиры. Практика отдачи податей на откуп, была причиною того, что общества откупщиков во многих случаях сделались настоящими пиявками для провинций. ... Эта беспредельная власть вела к насилиям, произволу и наглостям. ... И так как сами наместники не получали жалованья от государства, то при возрастающей жадности римской знати и при усиливающейся дороговизне приобретения должностей скоро установился обычай в обширных размерах пользоваться всевозможными мерами и приемами для вымогательств и получения всякого рода выгод ко вреду подданных, причем страдала и римская честь" {102}.

Что можно ждать от общества, в котором элита подает дурной пример? Здесь только одно следствие - дурной пример одного множится на большое число дурных поступков простых граждан. Так же как неизлечимая болезнь поражает один организм за другим, так же и дурной пример благородного человека распространяется в низах общества и поражает его шаг за шагом.

Если дурной поступок простого гражданина все-таки можно объяснить невежеством, обстоятельствами, недостатками воспитания и дурным влиянием среды, то злонравие элиты проистекает из сознания исключительности, вседозволенности, безнаказанности и т.п. Общество с такой элитой обречено на поражение.

4. Среднее сословие - резервуар жизненной энергии государства

Разумное государство всегда заботится о развитии и преуспевании среднего сословия, ибо рассматривает его как резервуар жизненной энергии нации.

В Древнем Риме этому не придали значения и пошли по другому пути: олигархи перехватили власть у сената и повели борьбу друг с другом, вводя в нищету римских граждан, проводя в жизнь угодные им законы, разрушая государственные устои и боевую мощь империи:

"Гигантское военное могущество римлян после поражения карфагенян было таково, что никто в цивилизованных государствах не осмеливался вызвать их на бой. При этом никто не замечал, что олигархия позорно довела до упадка морское дело, что необходимое сухопутное сообщение между Италией, Испанией и Македонией было запущено, а необходимое вследствие расширения государства более прочное обеспечение римского владычества на берегах юной Галлии и на северной стороне Адриатики было отложено в длинный ящик" {103}.

Постепенно вошло в обычай отпускать рабов на свободу, прежде всего, в том случае, когда справедливый господин считал раба достойным свободы; потом это было актом гуманности и, наконец, этот отпуск многочисленных рабов часто делался по завещанию. К этому постепенно примешалась спекуляция, когда господа делали своих рабов ремесленниками или мелкими торговцами, или давали вольноотпущенникам капитал для ведения дела и затем выговаривали себе значительную часть прибыли.

"Следствием этой системы было то, что в Риме не могло возникнуть среднего городского сословия. Торговля и промышленность, за исключением крупной торговли и крупных денежных операций, постепенно перешла в руки вольноотпущенников... А далее, мелкое чиновничество, служившее в постоянных канцеляриях при высших должностных лицах, также пополнялось потомками многочисленных вольноотпущенников" {104}.

Аппий Клавдий, сделавшийся цензором, решился, не спрашивая сената и комиций, всех вольноотпущенников и вообще все не владевшие землею элементы свободного римского населения принять в число полноправных граждан при новом составлении списков граждан. Другими словами, он составил списки граждан таким образом, чтобы не оседлый и не имевший земли человек мог приписаться к какой ему угодно трибе и затем, смотря по своему состоянию, мог быть принят в соответствующую центурию.

"Это было посягательство на основной принцип конституции, потому что политическое право голоса с древних времен было обусловлено владением поземельной собственностью. Но в этом деле была еще другая весьма опасная сторона. Римская область ... постепенно расширяла свои пределы ... и для римских крестьян было тогда гораздо труднее посещать большие политические сельские собрания в Риме... Поэтому, если бы новые элементы, которые преимущественно находились в главном городе, были распределены по всем трибам и центуриям, то они легко могли бы иметь влияние на результаты подачи голосов и из них иногда могло бы составиться весьма странное новое большинство" {105}.

Другими словами, римские граждане постепенно и неуклонно лишались возможности развиваться и преуспевать, в то время как неграждане обретали все большие экономические, политические и административные возможности и способность диктовать свою волю коренным жителями Рима.

5. Рамки гражданства не могут расширяться беспредельно: это опасно

Государство, поставившее себе целью распространить свое влияние на другие народы, неизбежно встает перед проблемой дальнейшей интеграции покоренных народов в свою культурную и политическую систему. Процесс взаимопроникновения культур приводит к тому, что менее культурные народы усваивают достижения цивилизованных завоевателей. К таким достижениям, прежде всего, относится военное дело: военное искусство, приемы ведения войны, способы владения оружием и т.д.

В то время, как цивилизация ослабляет тягу к войне, варварство побуждает к борьбе за лучшую долю, поражение побуждает к реваншу, а образ жизни победителей вызывает зависть побежденных и диких народов. В силу целого ряда обстоятельств просвещенный победитель вскоре превращается в мирного обывателя, не желающего более упражнять себя в военном деле, а прежний варвар начинает обретать военную силу и проявлять военно-политические амбиции.

Отсутствие ограничений в рамках гражданства делает возможным доступ и в войска, и к командным должностям. Следом за завоеванием ключевых мест в администрации и военном управлении идет переориентация всей внутренней и внешней политики.

Основной вывод таков:

"[Была] Создана была обширная держава. Но не было гениальной силы, которая сумела бы организовать эту державу и создать такое положение, которое носило бы в себе залог стойкости и прочности. Было умение победить и повелевать, а еще менее действительно примирять новых подданных с их положением. И в этом пункте главным образом лежит внутреннее оправдание позднейшего перехода к монархии. Как во время основания первой провинции, так и всегда, а теперь еще больше, чем прежде, республиканским властителям совершенно чужда была мысль взяться за сближение подданных с господствующею нациею или же энергически романизировать в обширных размерах массу покоренных народов и стран..."{106}

6. Мудрец должен просвети и вдохновлять правителя

Весьма полезным для правителя является мысль Вегеция, которую он предпослал своему "Краткому изложению военного дела":

"В древние времена был обычай записывать результат своих работ над полезными науками и в виде книги преподносить их государям. Ведь ничто не может иметь удачного начала, если этому после бога не покровительствует император; с другой стороны, никому не полагается знать больше и лучше, чем государю, ученость которого может принести большую пользу его подданным" {107}.

Любому государю полезно взять эту мысль на вооружение, поставив вопрос даже шире: "продуктивные" ученые должны время от времени представлять под "государево око" итоги своих изысканий с конкретными предложениями, обобщениями и выводами. Важно, однако, то, чтобы режим селекции проходил на возможно самом высоком уровне, ибо корпоративность, монополизм в науке, зависть и прочие мотивы зачастую глушат в самом зачатке прогрессивные и перспективные идеи и мысли и на поверхности оказываются лишь "рафинированные" тексты, не содержащие ни мысли, ни идеи, ни побуждения к поступкам и действиям.

Н. Макиавелли справедливо замечал:

"Если король мудр и хочет править разумно, он должен приближать к себе только таких людей, потому что чрезмерные ревнители мира или слишком рьяные сторонники войны непременно направят его на ложный путь" {108}.

7. Разумная традиция- сильнейшая внутренняя скрепа нации

Национальная традиция - это сильнейшая внутренняя скрепа государства и могущественный духовный источник нации. Государство без традиций существовать не может, ибо традиция помогает передавать из поколения в поколение ту мудрость, которую выработал данный народ в течение всего периода его существования. Но традиции не могут существовать сами по себе. Они нуждаются в хранителях, поборниках и проводниках. Разумное государство постоянно заботится о том, чтобы зов предков побуждал народ к доблести, святости, добропорядочности и т.п.

Г.Ф. Герцберг, на наш взгляд, сделал правильный вывод о том, что значение власти в сохранении и умножении традиций огромно:

"Чем более центр тяжести римской государственной жизни сосредотачивался на войне и иностранной политике, тем более это государство расширялось в обширную державу, тем неизбежнее становилось, что правление сосредотачивалось в руках коллегии, которая сохраняла традиции римской политики, которая в течение многих веков была и осталась уважаемым и достойным уважения собранием высшей интеллигенции, глубоко политической и военной опытности этой нации. ... С такими конституционными формами римский народ вступил в великую борьбы, которую ему предстояло вести для того, чтобы окончательно обеспечить за собою преобладание в Италии. Жизненным элементом этого солдатского народа была как дома, так и в лагере суровая дисциплина, поддерживаемая общепринятой моралью, которая в Риме в те века имела ... силу..." {109}

Но не только сенат должен был заботиться о сохранении традиций. Бывает так, что вожди нации в силу разных обстоятельств перестают заботиться о национальном интересе и прекращают играть роль генератора верной политики, хранителя государственных традиций.

Следует заметить, что неизбежная смена состава правительства и сената влечет за собою, как правило, изменения в политическом курсе государства. Государство в историческом плане представляет собою корабль, рыскающий по бескрайним просторам океана и не имеющий строго заданного курса и выверенного маршрута.

Кардинальным решением вопроса о стабильности и ясности государственного курса может быть создание государственного органа, имеющего над сем попечение. Так же как Ликург в Спарте, римляне - в сенате (до Суллы), так же и в любом здравом государстве, должен быть орган защиты национальных интересов от поползновения на них невежественных и амбициозных правителей и политиков. Этот орган должен иметь такую силу влияния, которая не позволяла бы никому в государстве уходить от стратегического курса развития и разбазаривать то национальное достояние, которое дорого досталось гражданам данного государства.

Надо лишь подумать о составе, форме, структуре и механизме действия этого органа, который находится в покое и не вмешивается в дела государства идущего заданным ранее курсом, но который поднимает тревогу при малейшем отклонении от движения к намеченной цели.

8. Забота о сохранении и преумножении истинных добродетелей граждан должна составлять предмет постоянных забот разумного правительства

Известно, что молодые народы, вынужденные вести борьбу не на жизнь, а на смерть, обладают весьма многими позитивными качествами. Таким был и римский народ:

"...Этот народ квиритов ... является нам здоровым земледельческим народом со всеми дельными качествами такого народа. Деревенская грубость, соединенная с некоторою наружною важностью и любившая в деле удовольствия самые грубые сельские наслаждения, а в споре и частных отношениях - самое резкое и едкое, часто даже грубое остроумие долго и очень долго мешали римлянам развить более утонченные формы жизни и, подобно грекам, приобрести вкус к искусствам и наукам. Но рядом с этим у них были самые высокие качества. Практическая деятельность римлян во всех отраслях как общественной, так и частной жизни составляла предмет удивления уже для греков. Строгая дисциплина и нравственность их семей и даже их мужской молодежи; надежность римлянина, его верность данному честному слову, его солидность в денежных делах, его сознание своего достоинства и чувство справедливости - дают ему самое почетное место в ряду народов Средиземного моря. Если присоединить к этому глубокое чувство государственности, энергический патриотизм римлян, далее строгую дисциплину в войске и в гражданах, упорную настойчивость, любовь и охоту к делу, наконец железную верность долгу и внушительную способность к господству в этом солдатском народе, то легко понять, почему ни один народ на полуострове не мог долгое время сопротивляться этим "сынам отца Марса" {110}.

Как показал римский опыт, самое трудное в государстве - сохранение и преумножение истинных добродетелей. Н. Макиавелли, как нам кажется, уловил их истинный смысл:

"Почитать и награждать доблесть, не презирать бедность, уважать порядок и строй военной дисциплины, заставить граждан любить друг друга, не образовывать партий, меньше дорожить частными выгодами, чем общественной пользой, и многое другое, вполне сочетаемое с духом нашего времени" {111}.

Касательно военного дела у него есть весьма существенное обобщение:

"Пока крепки были устои древнего Рима, т. е. до времен Гракхов, не было солдат, для которых война стала бы ремеслом, а потому в войске было очень мало негодных людей, и если такие обнаруживались, их карали по всей строгости закона. Всякое благоустроенное государство должно поэтому ставить себе целью, чтобы военное дело было в мирное время только упражнением, а во время войны - следствием необходимости и источником славы. Ремеслом оно должно быть только для государства, как это и было в Риме. Всякий, кто, занимаясь военным делом, имеет в виду постороннюю цель, тем самым показывает себя дурным гражданином, а государство, построенное на иных основах, не может считаться благоустроенным" {112}.

"Если король не принимает мер к тому, чтобы пехотинцы его войск после заключения мира охотно возвращались домой и брались бы опять за свой труд, он неминуемо погибнет. Самая опасная пехота - это та, которая состоит из людей, живущих войной как ремеслом, ибо ты вынужден или вечно воевать, или вечно им платить, или вечно бояться свержения с престола. Всегда воевать невозможно, вечно платить нельзя; - поневоле остается жить в постоянном страхе" {113}.

"Поэтому, когда настает мир, король должен позаботиться о том, чтобы князья вернулись к делу управлении своими вассалами, дворяне - к хозяйству в своих владениях, пехотные солдаты - к обычным занятиям, и вообще добиться того, чтобы все они охотно брались за оружие во имя мира, а не старались нарушить мир во имя войны" {114}.

Истинные добродетели (гражданские и военные) - база, на которой строится благополучие и процветание нации. Природа не терпит пустоты - если нет добродетели, то на этом месте зреет порок и зло.

9. Борьба с людскими пороками никогда не должна ослабевать

Необходимо внимательно следить за теми изменениями, которые происходят в собственном народе, не допуская доминирования в нем черт самодовольства, самоуспокоенности, хвастливой и необоснованной гордости.

После ганнибаловой войны

"...за этой блестящей внешностью (Рима - А.К.) скрываются элементы дурного вырождения. Уже были в полном действии факторы разлагавшие старинную римскую дельность. В области иностранной политики, в нравах и дисциплине, в экономической жизни, даже в военном деле заметно было во всех направлениях в высшей степени гибельное развитие" {115}.

И далее:

"Римский народ во всей своей совокупности, от первого человека до паршивого негодяя в столице, становился в замкнутое аристократическое положение относительно италийских единоплеменников и этим возбуждал в самых дельных народах полуострова глубокое отчуждение и злое неудовольствие, которое через три поколения обнаружилось в исполинских размерах и в ужасающем виде. Оно поддерживалось также в течение II века до Р.Х. возросшею испорченностью и продажностью римлян и усиливающимся в них расположением к насилиям относительно италиков" {116}.

Положение дел усугубилось после того, как римляне стали устраняться от занятия военным искусством. Ш. Монтескье замечает эти негативные проявления в римском народе:

"С тех пор, как он (римский народ - А.К.) потерял власть и не был более занят ведением войн, он стал самым презренным из народов. Торговлю и ремесла он считал занятиями, пригодными только для рабов; бесплатное распределение хлеба привело к тому, что он перестал обрабатывать землю; его приучили к играм и зрелищам..."{117}

Лишь отдельные личности выступали против гибельного развития. Среди них был плебей Катон.

"Он боролся против нравственного и политического вырождения дворянства и против возбуждающего в нем отвращение греческого духа..."{118} "Бесхарактерность, элегантная фривольность, вольнодумство и религиозное неверие, суетностьЈ субъективный произвол, непостоянство, утонченный и грубый разврат, лживость и ненадежность, какие несли с собою в Италию люди греческого и эллинского происхождения, не нравились дельному патриоту Катону..."{119}

Но что мог сделать один, пусть активный и уважаемый гражданин, против того разлагающего потока, который захлестнул римское общество и пагубным образом отразились на военной организации римлян:

"Солдаты, участвовавшие в сирийском и галатском походах и состоявшие из людей, которые из военной службы сделали для себя ремесло, принесли на родину вместе с богатой добычей и опасное знакомство с роскошью и испорченностью греческого востока. Генералы и офицеры внесли любовь к утонченному обжорству и к пышности всякого рода в воздержанный до этого Рим, где уже и без того с конца ганнибаловой войны постоянно увеличивалось число общественных праздников и пиршеств..."{120}

Прав был Ш. Монтескье, признавший силу воинской добродетели римлян над богатством Карфагена:

"Карфаген, воевавший с бедностью Рима при помощи своего богатства, по этой самой причине находился в худшем положении: золото и серебро истощаются, но добродетель, постоянство, сила и бедность никогда не истощаются" {121}.

Но, похоже, что богатство и греческий дух одолели римскую доблесть и после ганнибаловой войны стала стираться грань различия между римлянами и другими народами, познавшими вкус "сладкой" жизни. Прав был Ш. Монтескье, написавший следующие строки:

"Величие государства доставило громадные сокровища частным лицам. Но так как довольство заключается в добрых нравах, а не в великолепии, то колоссальные богатства римлян привели к неслыханной роскоши и расточительству. Те, которые сначала стали испорченными из-за своих богатств, потом стали испорченными вследствие своей бедности. Трудно быть хорошим гражданином, имея очень большое богатство; разорившиеся крупные богачи, привыкшие к роскошной жизни и сожалевшие о потере своего состояния, были готовы на все преступления; как говорит Саллюстий, появилось поколение людей, которые сами не могли иметь состояние, но не могли терпеть, чтобы им обладали другие" {122}.

Старинная нравственная строгость, почтенность и дельность, которыми римляне так выгодно и почетно отличались от диких греческих и особенно эллинистических нравов и морали, заметно исчезли. У городского населения, представляющего пеструю смесь и подвергавшегося все большему смешению, развилась страсть к удовольствиям, распутству и беспутству. И это до такой степени, что народ не брезговал избирать в консулы людей, которые во время прохождения низших должностей приобрели себе дурную славу грубыми противозакониями.

История, на примере Спарты, показывает нам, как можно путем правильных законов, традиций и воспитания превратить невоинственный народ в нацию доблестных и непобедимых бойцов. А пример Древнего Рима свидетельствует об обратном - как вырождается нация, забывшая о военном искусстве, заветах предков и погрязшая в наслаждениях и развлечениях.

Пример деградации древнеримского народа предостерегает здравомыслящих отцов любой нации: будьте бдительны, не позволяйте народу утратить доблесть предков, упражняйте его добродетель и боритесь с пороками...

10. Переход от войны к миру не должен приводить к застою общественного развития

Нельзя допустить такого положения, чтобы после окончания войны в обществе наступил застой, снизился энтузиазм граждан, притупился их патриотизм и добронравие.

Маховик энергии масс, раскрученный войной, не должен замедлить своего темпа, но эта энергия теперь должна быть направлена на созидание, воспроизводство потерянного и утраченного, лечение ран и болезней общества, выявленных войной и т.п.

История учит, что мир и война тесно взаимосвязаны между собою не только причинно-следственной связью, но и основаниями более существенными: во-первых, результаты войны необходимо осмыслить и закрепить соответствующей политикой мирного времени: во-вторых, деятельный и самоотверженный характер военного времени должен быть преобразован в деятельно-самоотверженный характер мирного времени. Затухание активности граждан после окончания войны может образовать провал не только в политике и экономике, но и в духовно-нравственной жизни общества.

11. Худой мир ничем не лучше войны

Римляне в пору своего могущества придерживались весьма простого правила - ни в коем случае не принимать мир как тактическую меру:

"Проигранные сражения, уменьшение населения, упадок торговли, истощение государственной казны, возмущения соседних наций могли заставить Карфаген принять самые жестокие условия мира. Но Рим никогда не считался с выгодами и потерями, он думал только о своей славе. Он не представлял себе, что он может существовать, не господствуя, и поэтому никакие надежды или опасения не заставили бы его принять такой мир, в котором не он диктует условия противнику" {123}.

Иногда трусость императора, а часто слабость империи были причиной того, что римляне стремились при помощи денег склонить к миру народы, угрожавшие напасть на империю. Но и при этом они понимали:

"...Мир нельзя купить, ибо продавший его тем более в состоянии еще раз заставить купить его. Лучше подвергнуть себя риску несчастной войны, чем покупать мир за деньги; ибо всегда уважают такого государя, о котором известно, что его можно победить лишь после долгого сопротивления" {124}.

12. Мир должен быть "качественным"

Римляне поняли и другое: "качество" мира должно быть высоким, ибо нельзя попусту, праздно, без цели и великой перспективы тратить те драгоценные дни мира, которые достались ценой больших потерь и лишений. Кроме того, мирная передышка не должна была вводить в заблуждение в отношении поверженных врагов и завистливых соседей. Тем не менее, в Риме происходило иное:

"Народ привыкал смотреть на свое новое мировое положение, как на побуждение к удобной жизни, а не к серьезной работе по долгу" {125}.

13. Соседи и союзники - это не враги, но стать таковыми могут

Римский опыт показал, что соседи и союзники могут быть разного рода: враждебные, обиженные, завистливые, коварные, нейтральные и миролюбивые. В этом списке явно прослеживается важный аспект: большинство союзников и соседей имеют опасную для государства мотивацию и в любой момент могут стать во враждебное положение к данному народу. Искреннее миролюбие к соседнему государству питают немногие страны и это миролюбие, как правило, имеет глубинные корни и давнюю историю. Все же остальные - всего лишь тактические партнеры, готовые под влиянием обстоятельств резко изменить свое отношение к прежнему союзнику. Вот почему в отношении соседей и союзников надо вести бдительную, предупредительную и гибкую политику, по принципу "разделяй и властвуй" ...

Римляне преуспели в такой политике, о чем Ш. Монтескье писал:

"Римляне имели союзников нескольких родов. Одних они делали своими союзниками, даруя им привилегии и уделяя им часть своих выгод, как это было с латинами и герниками. Другие, например колонии, считались их союзниками с самого момента своего основания. С некоторыми они заключали союзы ввиду услуг, оказанных последними, - так было с Масиниссой, Эвменом и Атталом, которые получили от римлян свое государство или обязаны были им своим возвышением. С иными они заключали добровольные договоры, но когда союз длился долго, то союзники постепенно переходили в разряд подданных, как это было с царями Египта, Вифинии и Каппадокии и с большей частью греческих городов. Многим, наконец, они навязывали силой договоры, принуждая их к сдаче, как это было с Филиппом и Антиохом. Ибо они никогда не заключали мирного договора с врагом, который не соглашался стать их союзником, а это значит, что каждый покоренный ими народ служил орудием к дальнейшим завоеваниям римлян" {126}.

"Чтобы не дать крупным государям возможности усилиться, они не позволяли им вступать в союзы с теми государствами, которые были союзниками римлян; а так как они никогда не отказывались заключить союз с любым соседом могущественного государя, то это условие, включавшееся в мирный договор, лишало этого государя всяких союзников" {127}

Самым важным в этой политике римлян было то, что они узурпировали право решать за союзников вопросы войны и мира. Дипломатическое и военное управление, также как и право чеканить монету, безусловно, перешло в руки римлян. Во внешних сношениях эти союзники были вполне подчинены римской гегемонии. Рим по своему усмотрению решал вопросы войны и мира; "союзные" же государства, напротив, не могли сами начинать войну или заключать мир ни между собою, ни с другими народами.

[После разгрома вольсков. В это время союз римлян с латинскими союзниками снова принимал все более характер гегемонии]. "Во время этих непрерывных союзных войн римляне и латины выставляли по 8.400 человек и затем попеременно назначали своих военачальников... Но под давлением обстоятельств многое неизбежно изменилось. Рим присвоил себе право решать одному за весь союз вопросы войны и мира и латинские преторы уже не чередовались с римскими военными предводителями в должности начальников, равно и высшие офицерские должности в союзных войсках замещались только по назначению римлян и притом преимущественно римлянами" {128}.

Предоставляя союзникам большую или меньшую свободу, римляне строго следили за главным пунктом своей союзнической политики - союзники должны быть изолированы друг от друга и исправно, в случае войны, доставлять людей, военные корабли, деньги и провиант.

Незыблемым было правило точно исполнять заключенные договоры и тем самым римляне обеспечивали себе статус надежного партнера и право требовать неукоснительного соблюдения своих обязательств со стороны союзников{129}.

Основывая многочисленные колонии, римляне "покровительствовали менее сильным, не расширяя их власти, унижали сильных и не допускали влияния иноземных государей" {130}.

Так, в отношении Македонии политика римлян была такова:

"Государственные земли и регалии были отняты у македонян, рудники были временно закрыты... Но беззастенчивое своекорыстие и жестокая мстительность римлян этого времени гораздо чувствительнее чем македонян поразила всех членов греческого мира, принимавших участие в этой войне... Народы и государи, говорившие греческим языком, тотчас же должны были испытать, к каким результатам привело то, что старинный геройский народ акедонского севера был повергнут в прах, из воинственной нации превращен в толпу безоруженных крестьян, что славное отчество Филиппа, Александра, великих Диадохов и гордых Антигонидов было раздроблено на несколько паршивых республик; что между Адриатикой и Галисом не существовало уже ничего такого, что могло бы внушать римлянам какое-нибудь снисходительное и осторожное обращение с зависимыми государствами этих стран" {131}.

Никакие прежние заслуги перед Римом не принимались во внимание, если требовалось поступить сообразно принципам римской внешней политики. Даже старинный друг и любимец римлян, Эвмен II Пергамский, после падении Персея, испытал на себе их недобросовестность:

"Обнаруженное им в конце 169 г. временное колебание, если оно, действительно, было, а не выдумано римским вероломством и интригами, - послужило поводом к резкой холодности и к оскорбительным унижениям его римлянами{132}".

Монтескье свидетельствует еще об одной особенности внешней политики римлян:

"Они завоевывали постепенно. Когда побеждали какой-либо народ, то удовлетворялись тем, что ослабляли его; ставили ему такие условия, которые незаметно подтачивали его; если он поправлялся, его еще больше унижали: он становился подданным, причем нельзя было указать точно, в какой момент это произошло" {133}.

И, далее, он же пишет о весьма важных правилах римлян поры их могущества:

"Безумие победителей состоит в том, что они желают навязать всем народам свои законы и свои обычаи. Это ни к чему не служит, ибо люди способны повиноваться при всяком роде правления. Но Рим не предписывал никаких общих законов, поэтому народы не имели между собой никаких опасных связей; они составляли одно тело только в смысле общего повиновения; не будучи соотечественниками, они все были римлянами" {134}.

Такая позиция римлян объясняется следующим образом на основе психологии:

"Люди больше всего оскорбляются тогда, когда нарушают их обычаи и церемонии. Попробуйте их угнетать - это иногда является доказательством уважения к ним; но нарушение их обычаев служит всегда признаком презрения к людям". {135}

Другими словами, следует признать, что внешняя политика римлян в отношении соседей и союзников была весьма продуманной и действенной. Отклонение от этой политики и привело к образованию той силы, которая в, конечном итоге, низложила римскую силу:

"Он (Рим - А.К.) согласился дать это столь желанное право тем союзникам, которые еще оставались ему верными. Мало-помалу он дал его всем. С тех пор Рим перестал быть городом, где народ был воодушевлен тем же духом, той же любовью к свободе, той же ненавистью к тирании, где борьба за власть против сената и стремление лишить знать ее прерогатив были смешаны с уважением и являлись не чем иным, как только любовью к равенству. Когда народы Италии стали гражданами Рима, каждый город, сохраняя свои характерные черты, стал отстаивать свои частные интересы, обнаруживать свою зависимость от какого-либо сильного покровителя" {136}.

И далее:

"..Когда это право (римского гражданства - А.К.) стало признаком господства над вселенной, когда человек, не бывший римским гражданином, был ничем, а получавший это звание становился всем, народы Италии решили или погибнуть, или стать римскими гражданами. Не сумев добиться своей цели домогательствами и просьбами, они взялись за оружие; жители всей той страны, которая обращена к Ионическому морю, подняли восстание" {137}.

14. Военизация римских провинций - стратегическая ошибка римлян

Роковой, серьезной ошибкой римлян была военизация провинций:

"Только после того, как господствующий народ стал истощать свои силы в междоусобных войнах, которые скоро приняли характер мирового пожара, представился повод беспощадным образом эксплуатировать военные силы провинций" {138}.

Ранее римляне соблюдали осторожность в военизации других народов: не особенно охотно учили коренные народы военному делу; провинциальные войска использовали как вспомогательные; для контроля над провинциальными войсками назначали римских граждан и т.д. Теперь же все чаще римские войска стали заменять провинциальными, вместо римлян стали этими войсками командовать свои командиры, а римское боевое искусство, вооружение, приемы борьбы стали достоянием провинциалов. Сами же римляне постепенно стали уходить из военного дела, переложив тяготы военной службы на плечи неримлян.

15. В основе частной неудачи, как правило, лежит общая причина

Величие Рима заключается, отнюдь, не в победоносных войнах и великих завоеваниях, а в другом - постоянном обновлении и совершенствовании его (Рима) политической системы:

"Рим был создан для того, чтобы возвыситься, и для этой цели его законы были превосходны. Так, какую бы форму правления Рим ни имел, монархическую, аристократическую или демократическую, он никогда не отказывался совершать великие предприятия, которые требовали целенаправленной деятельности, в чем он и успевал. Он не один раз, а всегда поступал умнее других государств, он во все времена держался одинаково превосходно, был ли он малым, средним или великим государством; не было такой удачи, из которой он не извлек бы выгоды, и такого несчастья, которое не послужило бы ему на пользу" {139}.

Монтескье, выявив основные факторы развития могущества Рима, совершенно справедливо отметил и просчет Древнего Рима:

"Он потерял свою свободу потому, что слишком рано завершил свое творение" {140}.

И далее:

"Римляне победили все народы благодаря своим принципам; но когда они выполнили свое намерение, то оказалось, что республика не могла больше существовать. Следовало переменить образ правления; и когда при новом правлении стали применять принципы, противоречившие предыдущим, то они привели к падению величия Рима {141}.

По мысли Монтескье, существуют главные причины возвышения или низвержения монархий:

"Если случайно проигранная битва, т. е. частная причина, погубила государство, то это значит, что была общая причина, приведшая к тому, что данное государство должно было погибнуть вследствие одной проигранной битвы. Одним словом, все частные причины зависят от некоторого всеобщего начала" {142}.

Думается, в числе причин, которые привели Рим к краху, была одна, самая существенная, - отставание в развитии политической системы Рима от потребностей расширяющейся империи.

16. Недооценка противника - опасное занятие

Победы римского оружия нередко приводили к тому, что победоносные полководцы стали терять чувство меры и требовали от побежденного противника слишком многого и тем самым вынуждали его на ожесточенное противоборство.

Так, к примеру, после поражения, нанесенного карфагенянам Регулом при Адисе, мужество и уверенность карфагенян до того упали, что они уже очень серьезно подумывали о том, чтобы купить сносный мир какими бы то ни было жертвами.

Регулу предстояло продиктовать такие условия мира, которые не были бы оскорбительными для карфагенян. Карфагеняне, хотя и были удручены поражением, но все еще сохраняли за собой самые сильные морские крепости, основную массу флота, мощные стены Карфагена еще стояли неразрушенными, и, наконец, воля карфагенян была еще не сломлена. Но Регул повел себя так, будто всего этого не было, а гавань Карфагена занята римскими пентерами и римское знамя уже как бы развивалось на башнях нижнего города. Он продиктовал карфагенянам унизительные условия мира и отправил с ними Атилия для вручения горожанам. Безусловно, это вызвало крайне негативную для римлян реакцию:

"Возмущенные таким близоруким высокомерием и таким ослеплением Атилия, карфагеняне немедленно прервали переговоры, - и теперь у этого глубоко огорченного народа пробудился весь жар его национального энтузиазма и вызванная крайними затруднениями страны энергия сопротивления, какой до сих пор вовсе не замечалось у карфагенян во время их прежних войн" {143}.

В итоге возникшего противоборства армия Регула была полностью разбита, а сам Регул был взят в плен и казнен.

Римляне сами ожесточили карфагенян и не оставили им никакого другого выбора, как вести войну не на жизнь, а на смерть.

Вывод: победоносный полководец или же государство-победитель должны соблюдать чувство меры в тех требованиях, которые они диктуют побежденному народу, дабы непомерными, жестокими и унизительными условиями мира не побудить его (народ) к дальнейшему сопротивлению.

17. Не следует допускать смуты внутри государства

Покорение многих народов римлянами не могло не отразиться на состоянии внутренней жизни Рима:

"В то время как Рим покорял вселенную, в его собственных стенах происходила скрытая война. Этот пламень был подобен огню вулкана, который выбрасывается тотчас же, как только какая-либо материя увеличивает в нем брожение" {144}.

То, что Монтескье называет "брожением" неизбежно выливается в открытое противостояние граждан в форме гражданской войны. И здесь мы видим, что не только олигархи и честолюбивые политики и полководцы ввергают общество в братоубийственную войну, но и сами массы становятся "горючим" материалом:

"В Риме неизбежно должны были существовать раздоры; его воины, столь гордые, смелые и грозные для врагов, не могли быть очень смирными дома. Требовать, чтобы свободное государство состояло из людей, отважных на войне и робких во время мира, это значит желать невозможного. Можно установить общее правило, что всякий раз, когда мы замечаем, что в государстве, называющем себя республикой, все спокойно, то можно быть уверенным, что в нем нет свободы" {145}

Права и свободы, которые дает демократическая власть, падая на неподготовленную почву (неразвитое сознание, низкая политическая культура, психология индивидуализма и эгоизма и т.д.) вырождаются во вседозволенность, нежелание считаться с национальными интересами, неприятие требований гражданской ответственности, развитие демагогии и т.п. {146}

Вегеций в очень емкой и правильной характеристике показал как гражданская война подрывает безопасность государства:

"Ни один даже самый маленький народ не может быть уничтожен врагами, если он сам себя не истощит своими внутренними неурядицами. Ибо ненависть, вызываемая гражданской войной, стремится к уничтожению своих противников, но не принимает мер предосторожности в интересах своей защиты" {147}.

Продолжая тему последствий гражданской войны, Монтескье писал:

"Ни одно государство не представляет такой сильной угрозы для остальных, как то, которое испытало ужасы гражданской войны. Все его граждане - знатные, горожане, ремесленники, крестьяне - становятся солдатами. Когда после установления мира их силы объединяются, это государство обладает великими преимуществами по сравнению с теми, которые имеют только граждан. Далее, гражданские войны часто способствуют появлению великих людей, ибо в этой общей смуте выдвигаются те, кто имеет заслуги, и соответственно этому они занимают место и получают должность" {148}.

Трудно отнести написанное Монтескье к позитивной оценке гражданской войны, хотя мажорные нотки в приведенном выше положении все же заметны. Гражданская война - это зло. И тот же Монтескье замечает следующее:

"У римлян существовал старый обычай, согласно которому триумфатор раздавал несколько динариев каждому солдату. То была незначительная сумма. Во время гражданских войн эти подарки были увеличены. Когда-то раздавали деньги, взятые у неприятеля; в эти бедственные времена стали давать деньги, взятые у граждан; хотя и не было военной добычи, солдаты требовали своей доли. Эти распределения производились после окончания войны; Нерон стал производить их в мирное время. Солдаты привыкли к ним; они роптали на Гальбу, смело ответившего им, что он умеет набирать солдат, но не покупать их" {149}.

Другими словами, гражданская война истощает нацию, делает государство беззащитным, плодит множество алчущих личностей и сводит на нет все прежде завоеванные свободы, льготы и блага.

Анархия и беззаконие становятся желательными и необходимыми средствами разложения общества в борьбе за власть. В таком положении оказался, к примеру, Помпей:

"Благосклонность народа не отличается постоянством; поэтому наступило время, когда влияние Помпея стало падать. Его особенно задевало то, что люди, которых он презирал, увеличили свое влияние и стали пользоваться им в ущерб ему. Это заставило Помпея совершить три одинаково роковые ошибки. Он развратил народ при помощи денег и подкупал каждого гражданина за определенную сумму во время выборов. Кроме того, он пользовался самой презренной чернь, чтобы мешать магистратам исполнять свой обязанности. Он надеялся, что благоразумные люди, устав от анархии, с отчаяния сделают его диктатором. Наконец, он соединил свои интересы с интересами Цезаря и Красса. Катон говорил, что республику погубила не их вражда, но их союз. Действительно, Рим находился в таком злосчастном положении, что гражданские войны его удручали меньше, чем мир, который, объединяя намерения и интересы вождей государства, приводил к тирании" {150}.

Все претенденты на власть стали упражняться в дестабилизации обстановке в Риме. Особенно в этом преуспели Помпе Красс и Цезарь:

"Они установили безнаказанность всех государственных преступлений; они уничтожили все, что могло помешать порче нравов, все, что могло содействовать прекращению беспорядков; подобно тому как хорошие законодатели желают сделать своих сограждан лучшими, они стремились сделать их худшими. Они ввели обычай подкупать народ деньгами; когда обвиняли кого-либо в происках, подкупали судей; они производили беспорядки при выборах посредством всякого рода насилий; когда привлекали кого-либо к суду, наводили страх на судей; уничтожена была даже власть народа, свидетельством чего служит Габиний, который бесстыдно потребовал триумфа по поводу того, что он вооруженной рукой восстановил на престоле Птоломея вопреки воле народа" {151}.

Открылось и еще одно зло, неизбежное во времена смут и анархии - пренебрежение к каким бы то ни было авторитетам и гонение на лучших граждан:

"Особенно противно было стремление многих молодых римлян из дворянства ... приобретать себе известность среди общины нападениями и обвинениями, направленными против знаменитых государственных людей" {152}.

Вслед за элитой корыстолюбие поразило многих римских граждан:

"Спорящие стороны разоряли себя наперебой, чтобы купить всегда сомнительное благоволение судьи против соперника, который еще не окончательно истощил себя, ибо здесь не соблюдалась даже справедливость разбойников, которые при совершении своих преступлений соблюдают известную добросовестность. Наконец, государи, зная, что их законные или узурпированные права могут быть подтверждены только посредством подкупа, для того чтобы получить деньги, грабили храмы и подвергали конфискации имущества самых богатых граждан; они совершали тысячи преступлений для того, чтобы отдать римлянам все сокровища мира" {153}.

Как это ни прискорбно сознавать, только жесткая власть оказывается в состоянии покончить со смутой и беспорядками, остановить беззаконие и своеволие. Диктатура, сильная власть, но не тирания, должна сдерживать попытки любителей возмутить спокойствие государства и ввергнуть народ в братоубийственную войну.

Н. Макиавелли, отмечая способность римлян предупреждать внутренние волнения, справедливо писал:

"Римляне в этих случаях действовали, как должны действовать все умные правители, которые обязаны считаться не только с волнениями уже происходящими, но и с возможными в будущем, предупреждая их самым тщательным образом: ведь легко помочь, когда видишь издалека, но если выжидать, пока события подойдут близко, то давать лекарства будет уже поздно, так как недуг стал неизлечим. Здесь происходит то же, что, по словам врачей, бывает при чахотке, которую вначале легко излечить, но трудно распознать; с течением же времени, если ее сразу не раскрыли и не лечили, болезнь становится легкораспознаваемой, но трудноисцелимой. То же бывает и в делах государства: различая издали наступающие беды, что дано, конечно, только мудрому, можно быстро помочь, но, если, не поняв их вовремя, позволить злу разрастись до того, что его узнает всякий, тогда средств больше нет. Поэтому Римляне, умевшие предвидеть осложнения заранее, всегда с ними справлялись и никогда не давали им накопляться, лишь бы избежать войны. Они знали, что война не устраняется, а только откладывается к выгоде противника" {154}.

В позднейшие времена римляне не стали менее прозорливы и мудры, просто изменился взгляд на смуту и волнение в народе в среде отдельных влиятельных граждан: смута стала "полезным" средством в борьбе за власть. Вот почему ее не стали предупреждать, а зачастую предпочитали провоцировать.

18. Непомерные налоги губят государство

Ведя многочисленные войны, римляне столкнулись с проблемой нехватки средств для ведения войны. Так как война уже не давала нужных средств, то выход был найден в другом - стали устанавливать все новые и новые подати.

Ш. Монтескье писал о такой практике так:

"Чем больше слабеет государство, тем более оно нуждается в податях; таким образом, чем меньше население было в состоянии вносить налоги, тем больше приходилось их увеличивать, и вскоре в римских провинциях подати стали невыносимы.

У Сальвиана мы читаем об ужасных вымогательствах, которым подвергались народы. Граждане, угнетаемые откупщиками, не имели другого выхода, как убегать к варварам или продавать свою свободу первому, желавшему купить ее" {155}.

Что же случалось в итоге? Итог был плачевным:

"Так как число получающих доходы превысило число платящих налоги, тяготы стали невыносимы, земли были брошены пахарями и превратились в леса" {156}

Непомерные налоги не только разрушили древнеримскую экономику, но и разрушили разумные социально-политические отношения среди граждан, которые так бережно выстраивались в течение многих веков благоразумными римскими правителями.

II. Собственно военные уроки римлян

1. Основной принцип обороноспособности государства: "Хочешь мира - готовься к войне"

"Природа редко рождает храбрецов. Они во множестве создаются трудом и обучением".

Н. Макиавелли

Установив факт закономерности войны, как социально-политического, духовно-психологического и экономико-регуляционного явления, мы вправе сделать вывод о том, что разумнее всего не отгораживаться от этого факта, а сделать из него верный вывод: раз война неизбежна, то надо быть к ней всегда готовым.

Прав был Вегеций, провозгласивший основной принцип обороноспособности государства - "Хочешь мира - готовься к войне".

Любителя ерничать по поводу этого принципа целесообразно обратиться к простому разъяснению Н. Макиавелли:

"Если люди хотят что-нибудь предпринять, они прежде всего должны со всей тщательностью подготовиться, дабы при удобном случае быть во всеоружии для достижения намеченной ими цели. Когда приготовления произведены осторожно, они остаются тайной и никого нельзя обвинить в небрежности, пока не явится случай раскрыть свой замысел; если же человек и тогда продолжает бездействовать, значит, он или недостаточно подготовился или вообще ничего не обдумал".

В приведенном высказывании обращает на себя внимание то обстоятельство, что речь идет не об агрессивных устремлениях, а о разумной предусмотрительности, которая по отношению к неспокойным соседям носит предупреждающий характер:

"данное государство сильно, оно готово дать отпор любому агрессору; силу и мощь этого государства не следует игнорировать; с мнением этого сильного государства приходится считаться; против данного сильного государства не следует строить козней..." и т.п.

Практическое значение названного принципа обороноспособности, на примере римлян, можно выразить так: правительство не ослабляет своих усилий в деле обороны и тщательно финансирует военного дело в стране; народ осознает необходимость укрепления обороноспособности государства и в должной степени участвует в оборонных программах; войска упражняются и занимаются исключительно боевой подготовкой; военачальники совершенствуют свое боевое искусство и умение управлять войсками; дипломаты, разного рода представители за рубежом тщательно следят за ситуацией в странах пребывания, особенно тщательно анализируя развитие военного дела за границей, характер и направленность общей и военной политики, складывающиеся военно-политические и финансовые коалиции и оперативно информируют обо всем важном свои правительства

Вегеций, оценивая военные достижения римлян, подчеркивал:

"Мы видим, что римский народ подчинил себе всю вселенную только благодаря военным упражнениям, благодаря искусству хорошо устраивать лагерь и своей военной выучке. ... Никто не станет оспаривать, что в военном искусстве и теоретическом знании мы уступали грекам. Зато мы всегда выигрывали тем, что умели искусно выбирать новобранцев, учить их, так сказать, законам оружия, закалять ежедневным упражнением, предварительно предвидеть во время упражнений в течение лагерной жизни все то, что может случиться в строю и во время сражения, и, наконец, сурово наказывать бездельников. 3нание военного дела питает смелость в бою: ведь никто не боится действовать, если он уверен, что хорошо знает свое дело" {157}.

Известно, что победа на поле боя куется задолго до сражения. Особенно тщательно осуществлялась физическая подготовка римских воинов:

"Римляне должны были особенно закалить себя, чтобы носить такое оружие, тяжести которого не мог выдержать обыкновенный человек. Они достигали этого благодаря непрерывному труду, укреплявшему организм, и благодаря упражнениям, развивавшим в них ловкость, которая есть не что иное, как правильное распределение своих сил. Мы замечаем теперь, что наши армии теряют очень много людей вследствие того, что солдат заставляют слишком много работать; между тем римляне сохраняли свои войска именно благодаря усиленному труду. Я думаю, это объясняется тем, что они трудились непрерывно, в то время как наши солдаты от чрезмерного труда сразу переходят к полнейшему безделью: это и губит их больше всего.

Здесь я считаю нужным привести то, что наши авторы говорят о воспитании римских солдат. Их приучали ходить военным шагом, т. е. проходить в пять часов 20 миль, а иногда и 24. Во время этих маршей их заставляли нести на себе тяжести, весившие 60 ливров. Их приучали бегать и прыгать в полном вооружении; во время этих упражнений они имели при себе мечи, дротики и стрелы, имевшие двойной вес по сравнению с обыкновенными; эти упражнения производились систематически.

Военной школой служил не только лагерь; в городе находилась площадь, где упражнялись граждане (Марсово поле). После военных занятий они бросались в Тибр, чтобы совершенствоваться в плавании и смывать с себя пыль и пот" {158}.

В тон Ш. Монтескье говорит и Н. Макиавелли:

"Пример древних показывает, что во всякой стране хорошие солдаты создаются обучением. Там, где не хватает природных данных, они восполняются искусством, которое в этом случае сильнее самой природы. Набор солдат из чужеземцев нельзя называть выбором, потому что выбирать - значит привлечь в войско лучших людей страны и иметь власть призывать одинаково тех, кто хочет и кто не хочет служить" {159}.

И далее он разъясняет практику физической подготовки римлян:

"Обучение ... распадается на три части. Прежде всего, это закаленность тела, приучение его к лишениям, развитие ловкости и проворства; далее - это владение оружием и, наконец, умение сохранять боевой порядок в походе, в бою и лагере. Таковы три главных дела всякого войска" {160}.

"Без этих трех качеств солдат почти немыслим, потому что быстрота ног помогает ему предупредить неприятеля и раньше его занять необходимую местность, неожиданно на него напасть и преследовать его после поражения. Ловкость позволяет ему отбивать удары, перепрыгивать рвы и взбираться на валы. Сила дает ему возможность лучше нести оружие, бить врага и самому выдерживать его натиск. Чтобы лучше закалить тело, солдат, прежде всего, приучали носить большие тяжести; это безусловно необходимо, ибо в трудных походах солдату, кроме оружия, часто приходится нести на себе многодневный запас продовольствия, и для непривычного такой груз был бы непосильным. Поэтому он не мог бы ни спастись от опасности, ни побеждать со славой.

Обучение владеть оружием производилось так. Юношам давались латы, вдвое тяжелее обыкновенных, а вместо меча они получали свинцовую палицу, по сравнению с ним более тяжелую. Каждый должен был вбить в землю кол высотой в три локтя и такой толщины, что никаким ударом нельзя было его сломать или опрокинуть. Юноши со щитами и палицами упражнялись на этих кольях, как на неприятелях; они кололи их, направляя удар в голову, лицо, бедро или ногу, отскакивая назад, а затем бросались на них вновь.

Это упражнение давало им необходимую сноровку в защите и нападении, а так как учебное оружие было страшно тяжело, то настоящее казалось им потом совершенно легким. Римляне учили своих солдат колоть, а не рубить, как потому, что такие удары более опасны и от них труднее защититься, так и потому, что воину легче при этом себя прикрыть и он скорее готов к новому удару, чем при рубке.

Не удивляйтесь, что древние обращали внимание на все эти подробности, потому что раз дело идет о бое, необычайно важно всякое, даже малое, преимущество. Я вам не сообщаю ничего нового, а только напоминаю слова военных писателей. Древние считали, что счастлива только та республика, которая располагает наибольшим числом людей, знающих военное дело, ибо не блеск драгоценных камней или золота, а только страх оружия подчиняет себе врагов.

Все ошибки в других областях можно как-нибудь исправить, но ошибки на войне неисправимы, ибо караются немедленно. Наконец, владение искусством меча рождает отвагу, так как никто не боится идти на дело, к которому он подготовлен. Поэтому древние требовали от своих граждан постоянных занятий военными упражнениями и заставляли их метать в кол дротики тяжелее настоящих; это упражнение развивало меткость удара, укрепляло мышцы и силу рук" {161}.

"...Привычка к военным упражнениям, закаленность, сила, быстрота и ловкость еще недостаточны, чтобы стать хорошим солдатом: он должен знать свое место в строю, уметь отличать свое знамя от другого, понимать все сигналы, слушаться голоса начальника. Он должен исполнять все это надлежащим образом на месте, при отступлении и наступлении, в бою и в походе, ибо без дисциплины, без строжайшего соблюдения и исполнения этих правил никогда не было настоящего войска". {162}

Безусловно, подготовка на случай войны не сводится лишь к физической подготовке воинов, тем не менее, военные упражнения, развивающие силу, ловкость и волю воинов, чрезвычайно важны.

2. Война не может быть непрерывным занятием граждан

Вся история Древнего Рима - это история его войн, побед и поражений. Фактически Рим находился в состоянии непрерывной войны, имеющей свои позитивные, негативные стороны и определенные требования.

Ш. Монтескье формулирует их так:

"... Нация, у которой война служит принципом правительства, неизбежно должна погибнуть или же восторжествовать над всеми другими нациями, которые как во время войны, так и во время мира не приспособлены в такой степени к ведению наступательной или оборонительной войны.

Благодаря этому римляне приобрели глубокие познания в военном искусстве. При кратковременных войнах большинство примеров пропадает даром; мир дает другое направление мыслям, люди забывают не только свои ошибки, но даже и свои подвиги.

Другое следствие принципа непрерывной войны состояло в том, что римляне всегда заключали мир только в качестве победителей. Действительно, какой смысл был заключать позорный мир с одним народом для того, чтобы затем напасть на другой народ?

Руководствуясь этой идеей, они увеличивали свои требования по мере того, как терпели поражения. Этим они повергали в ужас своих победителей и ставили самих себя в такое положение, которое настоятельно требовало от них победы.

Так как они все время подвергались опасности самого ужасного мщения, то настойчивость и мужество стали для них необходимыми добродетелями. Эти добродетели сливались у них воедино с любовью к себе, к своей семье, к своему отечеству, словом, ко всему самому дорогому для человека" {163}.

Государство, находящееся в состоянии перманентной войны, постоянно упражняет воинские добродетели, увеличивает число воинов, превращая своих граждан в мужественных и настойчивых солдат. Одна война провоцирует другую (в силу ряда причин) и вооруженная борьба становится неизбежной до тех пор, пока не найдется более сильный противник, или же побеждающая нация не исчерпает своих ресурсов: материальных, идеологических, психологических, людских и т.д.

Непрерывная война пагубна для государства и ее граждан и разумный правитель всегда стремится дать своему народу передышку, которая не только позволяет охладить разгоряченные головы, но и переключить энергию масс с разрушения на созидание. Последнее крайне необходимо, хотя бы из понимания того, что не следует надеяться на то, что военная добыча покроет потребности граждан и возместит им военные потери. Такое бывает крайне редко. Следовательно, внутри самого государства должны иметься всякого рода ресурсы для жизнедеятельности, развития, обороноспособности государства и боеспособности его вооруженных сил.

3. Только кровная заинтересованности в защите отечества придает обороноспособности надежность

Основатели древних республик разделили землю между гражданами поровну; одного этого было достаточно, чтобы народ был могущественным, т.е. составлял благоустроенное общество; благодаря этому же он имел хорошую армию, ибо каждый был кровно заинтересован в том, чтобы защищать свое отечество.

Монтескье{164}

Равнодушие к делам отечества рождается там, где господствует несправедливость, где сила и власть попирает закон, где небольшая кучка богачей обладает огромным национальным благосостоянием страны, а основная масса людей влачит жалкое существование.

Кровно заинтересован в общественных делах может быть лишь тот гражданин, который сознателен и пропитан чувством долга. Таких граждан, к сожалению, немного. Кровная заинтересованность в чем-то наступает тогда, когда в тому есть материальная, духовная или иная потребность. Один имеет названную заинтересованность в силу того, что ему есть что терять, другого побуждают быть приверженцем общего дела чувство долга, совестливость и иные добродетельные качества. Третий ратует за общее дело по личным соображениям, то ли корыстным и эгоистическим, то ли в силу этических или тактических соображений.

Как бы там ни было, в государстве всегда можно найти способ и средства актуализации кровной (личной) заинтересованности граждан в реализации общего (государственного) дела.

Объективно, одним из таких дел, безусловно, является обороноспособность государства. В субъективном плане дело защиты государства от внешней опасности перекладывается на плечи военных, что, само по себе, неправильно и вредно.

Отчуждение народа от вопросов обороноспособности государства вредно вдвойне: во-первых, создается некий автономный институт (вооруженные силы), на который возлагается непомерно большая и неразрешаемая задача. Получается примерно так: создается орудие для обороны. Но это орудие ничего не сделает, если при наличии орудийной прислуги, не имеет ни боекомплекта, ни карт, ни сведений о противнике. Во-вторых, вооруженные силы, как бы отрываются от плодородной почвы и имеют возможность поддерживать себя в рабочем состоянии только за счет внутренних ресурсов.

Тем не менее, как известно, любой автономный агрегат, исчерпав свои внутренние ресурсы, прекращает свою деятельность и разрушается.

Так было и в Риме:

"...Когда нравы в республике испортились, земли перешли тотчас к богачам, которые отдали их рабам и ремесленникам; известная часть их доходов в форме налогов употреблялась для содержания солдат.

Но эти люди совершенно не годились для ведения войны: они были трусливы и уже испорчены роскошью городов, а часто даже и самим своим искусством. Кроме того, так как по существу они не имели отечества и всюду могли употреблять свое искусство, им нечего было терять или сохранять" {165}.

Прискорбно, когда в государстве растет и множится равнодушие граждан к общему благу своей страны.

Поколение людей, возросшее "удивительно не любопытным" (А. Пушкин), к добру и злу "постыдно равнодушное", - пагуба Отечества. Зло равнодушия в том, что оно попирает важнейший нравственный капитал нации - патриотизм, чувство личной сопричастности к делам Отчизны и персональной ответственности за состояние Родины.

Горе тому государству, где царит равнодушие граждан, но десятикратно опасно оно в военной среде, главным образом, среди офицерства всех рангов и званий.

ВОЙСКО

4. Солдатом может быть не каждый, а только лучший гражданин

Если хочешь поставить войско, надо, прежде всего, найти людей. Поэтому обращаюсь к способу их выбора, как выражались древние, или набора, как сказали бы мы. Предпочитаю говорить "выбор", чтобы употребить слово более почетное.

Н. Макиавелли

О том, что не все граждане годны для военного дела (а для офицерской профессии - тем более), известно давно. Тем не менее, зачастую предпочитают набирать всех желающих, а не выбирать достойных. Но ведь еще древние (в частности Вегеций), учили:

"...Новобранец, принятый по набору, должен получать военную метку; сначала он должен быть испытан упражнением, чтобы можно было определить, действительно ли он подходит к такому делу (курсив мой - А.К.). Нужно исследовать, думаю, его подвижность и силу, способен ли он научиться владеть оружием, обладает ли он нужной для бойца смелостью".

Монтескье, говоря о поздних годах римской империи, заметил следующее:

"У нас очень часты случаи дезертирства, ибо солдат набирают из самых подонков каждой нации; так что нет ни одной нации, которая имела бы известные преимущества перед другими в этом отношении или считала бы, что она их имеет. У римлян дезертирство происходило реже: солдаты, набиравшиеся из среды столь надменного и гордого народа, столь уверенного в том, что он должен господствовать над другими, не могли унизиться до такой степени, чтобы желать перестать быть римлянами" {166}.

Равнодушие в благу государства, как правило, развивается в обездоленных слоях общества, которые ничего не имеют своего, но вынуждены за богатство и благо других, имущих и властвующих, проливать свою кровь.

Умные правители древних государств были очень внимательны к вопросу воинского отбора. Они принимали во внимание не только физические данные, имущественное состояние, но и учитывали географические, этнографические и прочие особенности призывного контингента:

"Писатели, установившие правила войны, предлагают брать в войска жителей стран с умеренным климатом, дабы сочетать в солдате смелость и разум; жаркие страны рождают людей разумных, но не смелых, а холодные - смелых, но безрассудных. Такое правило хорошо для правителя, который властвовал бы над целым миром и мог бы поэтому брать людей из любой местности, какая ему заблагорассудится" {167}

Но особое внимание надо обращать на нравственность:

"...Солдат должен быть честен и совестлив; если этого нет, он становится орудием беспорядка и началом разврата"... {168}

Подчеркнем еще раз: государство, которое ценит свою независимость и понимает всю важность боеспособности его вооруженных сил, никогда не допустит засорения воинских рядов людьми недостойными и вредными для военного дела. Правильная постановка отбора в войска - серьезная предпосылка для последующей победы над противником.

Командиры и войсковые начальники не должны заниматься исправлением негодных характеров и пагубных нравов призывников и все свое время и энергию тратить на искоренение зла и порока, принесенного из общества в войска очередным призывным контингентом. Этот "внутренний враг" может быть сильнее противника внешнего, ибо борьбу против дисциплины, порядка, боевой готовности он ведет постоянно, без мирных передышек и поражает вооруженные силы, как ржавчина поражает благородный металл тихо, незаметно, но всегда эффективно.

Благоразумное государство не может себе позволить открывать второй (внутренний) фронт борьбы. Раз так, то лучше всего отбирать лучших, а не набирать в войска тех, кому все равно куда податься...

5. Строгая воинская дисциплина - главное оружие победы

Всякий раз, когда римляне считали, что им угрожает опасность или хотели исправить какой-либо ущерб, они начинали укреплять военную дисциплину.

Ш. Монтескье{169}

Дисциплина на войне важнее стремительности.

Сдерживай солдат во время мира страхом и наказанием; отправляясь на войну, воодушеви их надеждой и наградой.

Н. Макиавелли

Мудрые полководцы понимали, что без надлежащей дисциплины в войсках им не одержать победы над противником. Войско без дисциплины - это опасная сила, не страшная врагу, но несущая беду для страны.

В трудах выдающихся историков приводятся многочисленные примеры того, как умные полководцы заботились о наведении строгой дисциплины в войсках. Приведем несколько таких примеров:

"Когда римские легионы прошли под игом в Нумидии, Метелл исправил этот позор тем, что восстановил старую дисциплину. Чтобы победить кимвров и тевтонов, Марий начал с того, что отвел течение рек; точно так же Сулла заставил солдат своей армии, устрашившихся войны против Митридата, работать так много, что солдаты потребовали повести их в бой, суливший конец их мучениям. Публий Назика заставил своих солдат без всякой нужды строить флот; опасались праздности больше, чем врагов" {170}

В то же время, коварные и расчетливые полководцы понимали, что дисциплинированная армия - это преграда на пути их незаконного домогательства власти. Такие военачальники стремились подорвать дисциплину и использовать вышедшую из повиновения законным начальникам силу для достижения своих коварных планов. Так, к примеру, поступил Сулла:

"Он уничтожил всякую военную дисциплину во время своих азиатских походов; он приучил свою армию к грабежам, развил в ней такие потребности, которых она раньше не имела; он окончательно развратил солдат, которые в дальнейшем должны были развратить полководцев. Он ввел вооруженную армию в Рим и научил римских генералов нарушать убежище свободы.

Он роздал земли граждан солдатам и развил в них ненасытную алчность, ибо, начиная с этого момента, не было ни одного воина, который не ожидал бы случая, чтобы овладеть имуществом своих сограждан" {170}

Ранее римляне считали недопустимым оставлять воинский строй и строго карали сделавших это. Величайшим преступлением в римском войске считалось оставление на поле боя оружия. Теперь же, порушив дисциплину, устранив правовые и моральные ограничения и запреты, они получили разрешение оставлять в обозе латы и шлем{172}, лишаясь, таким образом, средств защиты. Оставление на поле боя оружия, уклонение от сражения и трусость перестали считаться наказуемыми и подлыми. Римляне не останавливались даже перед применением особых наказаний, о которых нам известно со слов Н. Макиавелли:

"У римлян существовало еще одно особое наказание, о котором нельзя не упомянуть; оно состояло в том, что, когда консул или трибун считали подсудимого уличенным, они слегка ударяли его тростью. Виновному после этого позволялось бежать, а солдатам разрешалось его убить; в него летели камни и стрелы, на него со всех сторон сыпались удары, и уйти живым ему удавалось только в самых редких случаях. Вернуться домой виновный тоже не мог, ибо его встречали таким презрением и бесчестьем, что лучше было умереть. Это наказание отчасти перенято швейцарцами, которые приказывают своим солдатам убивать осужденных сотоварищей перед всем войском. Мера эта хороша по замыслу и еще лучше по выполнению. Если вы хотите, чтобы люди не укрывали преступника, то лучшее средство - заставить их самих его карать; когда человек сам является исполнителем наказания, его интерес к осужденному и стремление к возмездию совершенно иные, чем когда исполнение приговора поручено другому" {173}.

С падением дисциплины римское войско не только ослабело как боевая единица, но превратилось в податливую "материю", способную прорваться от легкого прикосновения и усилия.

Из этой печальной стороны римской военной истории следует принять во внимание следующее суждение Н. Макиавелли:

"Нет ни малейшего сомнения в том, что люди отважные, но разрозненные, гораздо слабее робких и сплоченных, так как движение в строю заглушает в человеке сознание опасности, между тем как беспорядок сводит ни к чему самую отвагу" {174}.

И далее:

"Мужество войска создается не храбростью отдельных людей, а правильным строем, потому что, если я сражаюсь впереди, знаю, куда мне в случае неудачи отойти и кто займет мое место, я всегда буду биться храбро, надеясь на близкую помощь. Если я нахожусь сзади, то поражение передних рядов меня не испугает, ибо я заранее был к этому готов и даже и даже поступал так, чтобы виновником победы моего начальника был именно я, а не другие" {175}.

Как это не прискорбно, но в борьбе за крепкую воинскую дисциплину не может быть никаких послаблений. Дисциплинарная практика, тем не менее, не должна опираться лишь на наказания. Ее другой опорой обязательно должна быть система разумных поощрений воинов, как то было у римлян:

"Римляне карали смертью всякого, провинившегося в карауле, покинувшего боевой пост, вынесшего тайком что-нибудь из лагеря, всякого, лживо хваставшегося боевым подвигом, вступившего в бой без приказа начальника или бросившего со страху оружие. Если такой проступок совершался когортой или целым легионом, то, во избежание общей казни, бросали в мешок записки с именами всех солдат и вынимали десятую часть, обреченную жребием на смерть. Наказание, как видите, исполнялось так, что, постигая не всех, оно устрашало каждого.

Однако, там, где сильна кара должна быть велика и награда, дабы в людях одновременно поддерживались надежда и страх. Поэтому римляне щедро награждали всякий боевой подвиг, например, того, кто спасет в бою жизнь согражданину, взойдет первым на стену неприятельского города или первым ворвется в неприятельский лагерь, убьет или ранит в бою врага, сбросит его с лошади. Подвиг ознаменовывался открытым признанием его консулом, наградой и всеобщей похвалой, а воины, получивши подарок за храбрость в бою, помимо славы, приобретаемой этим в войске, имели право по возвращении на родину торжественно выставить свою награду на показ родным и друзьям.

Не приходится удивляться могуществу народа, который так хорошо знал меру наказания и награды для всякого, заслужившего за хорошее или дурное дело хвалу или осуждение. Все эти установления должны были бы в значительной мере сохраниться и у нас" {176}.

6. Упадок боевого духа гибелен для государства и войска

Самыми гибельными для государства являются обычно не действительные потери, понесенные в битве (т. е. несколько тысяч человек), но воображаемые потери и упадок боевого духа, лишающий государство даже тех сил, которые оставила ему фортуна.

Ш. Монтескье{177}

Древние и современные историки продолжают спорить о том, что остановило поход Ганнибала на Рим после победы под Каннами. Не вдаваясь в подробности этого спора, мы, не без основания, выскажем следующее предположение: Ганнибал одержал сокрушительную физическую победу, но не сумел сломить боевого духа римлян{178}. Он понял, что готовые сражаться и побеждать римляне наберут новые легионы и смогут дать ему победоносное сражение.

В то же время он не мог надеяться на свои войска, состоявшие из разных племен и народов и удерживаемые лишь железной волей Ганнибала в повиновении. Вот почему он решил не рисковать и удовлетворился тем, что разграбил ряд римских провинций и затем покинул Италию.

Но Рим сильно изменился вследствие ряда обстоятельств. Рим времен поражения под Каннами, был силен силой своего политического строя, о котором Ш. Монтескье с гордостью писал так:

"Рим был спасен силою своего строя. После битвы при Каннах не позволили даже женщинам проливать слезы; сенат отказался выкупать пленных; жалкие остатки армии были посланы воевать в Сицилию; никому не выдавали вознаграждения и не воздавали никаких воинских почестей, пока Ганнибал не был изгнан из Италии" {179}.

Позднее римляне испытали ту же участь, которую испытывают многие народы:

"...Перейдя слишком быстро от бедности к богатству и от богатства к испорченности" {180}.

Характер этой испорченности римских войск наглядно показал Н.С. Голицын:

"Тогда место чинопочитания, повиновения, порядка, воинственного духа и всех военных добродетелей, без которых правильно устроенное войско немыслимо, заступали безначалие (анархия), своеволие, мятежный дух, корыстолюбие алчность насильственного обогащения грабежом и добычей, немилосердие и жестокость к мирным жителям, но малодушие и трусость перед внешними, вооруженными врагами и пр. т. п. пороки, совершенно помрачавшие войско и делавшие его недостойным этого звания. Обращаясь в громадную, вооруженную силу разбойников, войско становилось не тем, чем должно быть - вернейшим и надежнейшим оплотом, защитой и охраной государства, а злейшим внутренним врагом, язвой и бичом его, несравненно опаснейшим всех внешних врагов его, каковы бы они ни были" {181}.

Утрата боевого духа - это не просто потеря воинственности и развитие трусости. Это нечто большее - это крушение всех военных добродетелей, воинского порядка, дисциплины и ответственности. Для войска нет ничего страшнее утраты боевого духа. Вот почему надо все время изучать настроение воинов, уметь влиять на их чувства.

В силу изложенного следует прислушаться к мысли Н. Макиавелли, который учил:

"...Война - это бесконечная цепь случайностей, каждая из которых может погубить войско, если полководец не умеет или не привык говорить с солдатами, ибо слово рассеивает страх, зажигает души, укрепляет стойкость, раскрывает обман, обещает награду, разоблачает опасность и указывает пути к спасению, дает надежду, восхваляет или клеймит, вообще выбывает на свет все силы, способные воспламенить или уничтожить человеческую страсть. Поэтому князь или республика, замышляющие создание нового войска, должны приучить своих солдат выслушивать речь вождя, а самого вождя - научить говорить с солдатами. В древности могучим средством удерживать солдат в повиновении были религия и клятва верности, произносившаяся перед выступлением в поход; за всякий проступок им грозила не только человеческая кара, но и ужасы, какие может ниспослать разгневанный бог. Эта сила наряду с другими религиозными обрядами часто облегчала полководцам древности их задачу и облегчала бы ее всюду, где сохранился бы страх божий и уважение к вере. Серторий уверял свои войска, что победа обещана ему ланью, которая внушается богами; Сулла толковал им о своих беседах со статуей, увезенной из храма Аполлона, а во времена отцов наших Карл VII, король французский, воевавший с англичанами, говорил, что ему подает советы девушка, ниспосланная богом, которую всюду называли Девой Франции и приписывали ей победу". {182}

Как практический, повседневный девиз можно взять следующий наказ Н. Макиавелли, обращенный к полководцам:

"Приучай своих воинов презирать изнеженную жизнь и богатую одежду".

7. Пехота - основа войск

Мне кажется, чем искуснее народ в военном деле, тем больше он пользуется пехотой, и обратно, чем он менее искусен, тем больше он увеличивает свою кавалерию...

Ш. Монтескье{183}

Римляне убедились в том, что только пехота, а не какой либо другой вид войск, обеспечивает прочность победы. Все остальные роды войск, как-то кавалерия, артиллерия, инженерные войска и т.д., действуют на поле боя в интересах пехоты: расчищают ей путь вперед, поддерживают огнем, помогают отразить атаки с флангов и т.п.

Но, до тех пор, пока нога солдата-пехотинца не коснулась завоеванной территории, пока он на этой земле не укрепился, победа не считается прочной.

На этом основании следует предпринимать все меры к тому, чтобы пехота становилась лучшим видом войск, а ее командиры - самыми лучшими и искусными полководцами.

Нам кажется, что не только римляне, но и современные командиры не поняли всего значения пехоты как физического и морально-психологического фактора победы.

ПОЛКОВОДЕЦ

8. Ум и твердость вождя дает победу

Заметьте, что римляне и греки воевали малыми силами, крепким и боевым строем и искусством.

Н. Макиавелли

Войско - ничто без полководца: он еще до сражения создает предпосылки победы; в сражении его ум и воля направляют войска к победе, а в случае неудачи он же предотвращает уныние и обращает поражение в предпосылку грядущей победы.

Вегеций, изучая полководческое искусство римлян, отметил огромное значение мужества и воли полководца:

"Должно помнить, что если часть войска победила, а часть обратилась в бегство, то не надо терять надежды, так как в таком трудном положении твердость вождя может дать ему полную победу. Это случалось не раз в бесконечном ряде войн; и победителями оказывались те, кто наименее терял присутствие духа. При подобном положении считается более сильным тот, кого не может сломить неудача. Пусть он первый начнет снимать с убитых врагов оружие, как они говорят, "подбирать поле", пусть он первый кликами и звуками рожков празднует победу. Этой уверенностью он так напугает врагов, настолько удвоит уверенность у своих, что он вскоре уйдет с поля битвы победителем во всех отношениях. Но если по какому-либо несчастному случаю в бою будет разбито все войско, - это уже опасное поражение; однако многим выпадала удача поправить все дело; нужно уметь найти для этого верное средство. Действительно предусмотрительный, прозорливый вождь, вступая в открытое сражение, всегда должен предусмотреть на случай несчастия, - а это возможно при изменчивости военного счастья и человеческой судьбы, - как бы ему без больших потерь спасти побежденных. Если по соседству будут холмы, если в тылу имеется укрепление, если при отступлении прочих горсть храбрых воинов продолжает сопротивляться, они могут спасти и себя и своих. Часто уже разбитое войско, восстановив свои силы, уничтожало рассеявшихся и в беспорядке преследующих (врагов). У тех, кто уже празднует победу, никогда не бывает обычно более сильного перелома настроения, чем тогда, когда внезапно самоуверенную смелость сменяет страх. Но, в конце концов, каков бы ни был исход сражения, полководец должен собрать остатки своего войска, должен вдохнуть в них решимость продолжать войну, обратившись к ним с соответствующим ободрением и восстановив их вооружение". {184}

Наряду с мужеством, волей и отвагой полководец должен постоянно совершенствовать свое боевое искусство:

"Все искусства и всякий труд совершенствуются от ежедневного навыка и постоянного упражнения. Если это правило справедливо в малых делах, насколько же больше надо его придерживаться в больших. Кто может сомневаться, что военное искусство является выше всего: ведь им охраняются свобода и достоинство государства, защищаются провинции, сохраняется империя? Оставив все другие науки, его некогда исключительно чтили лакедемоняне, а после них римляне; одно только это искусство и ныне считают нужным беречь варвары; они уверены, что в нем заключается и все остальное и что через него они могут достигнуть всего; оно необходимо для тех, кто собирается сражаться, ведь им они спасут свою жизнь и добьются победы" {185}.

Надо отдать должное ранним римлянам - они понимали важность военного искусства и постоянно упражнялись в нем, о чем свидетельствует Ш. Монтескье:

"Так как римляне предназначали себя к войне и считали ее единственным истинным искусством, то они сосредоточили весь свой ум и все свои мысли на том, чтобы усовершенствовать это искусство" {186}.

По мысли Н. Макиавелли:

"Всякое благоустроенное государство должно ... ставить себе целью, чтобы военное дело было в мирное время только упражнением, а во время войны - следствием необходимости и источником славы" {}187.

9. Должно быть восприимчивым к достижениям других

"...Удивительно, что те народы, которых римляне побеждали почти во всех странах и во все эпохи, допускали уничтожать себя один за другим, даже, не попытавшись узнать причину своих несчастий и предупредить ее.

Ш. Монтескье{188}

В отличие от своих противников, римляне поступали по-другому:

"Они обращали главное внимание на исследование того, в чем неприятель мог превосходить их, и быстро наводили порядок в этой области. Они приучались видеть кровь и раны в гладиаторских играх, которые они переняли у этрусков" {189}.

...

"Если какая-либо нация имела в чем-либо преимущество перед ними по своей природе или благодаря своим учреждениям, то они вскоре перенимали его" {190}.

Благодаря своей способности к ученичеству, римляне победили многих грозных врагов. Так:

"Пирр начал войну с римлянами в ту эпоху, когда они были способны противостоять ему и учиться у него, на его победах; он научил их окапываться, выбирать место для лагеря и разбивать его, он приучил их к слонам и подготовил их к более серьезным войнам" {191}.

Об этой способности римлян свидетельствует и Герцберг:

"Если римляне одержали окончательную победу над столь многочисленными противниками, которые, как например, самниты, сабеллы Средней Италии, кельты и молоты, нисколько не уступали им в храбрости и искусстве и которые бесконечно превосходили их числом, то причина этого заключалась в следующем. Римляне имели на своей стороне превосходную военную организацию и постоянно совершенствуемую тактику прекрасно рассчитанную на италийский и греческий способ ведения войны и блестящие способности к военному делу; кроме того, они бесконечно превосходили своих противников чувством государственности, национальным самосознанием, спокойною последовательностью и ясным пониманием своих интересов и целей и, прежде всего, цельной, прочно замкнутой политической организацией" {192}.

Точно так же поступали и другие победоносные полководцы:

"...Обычно цари Македонии были искусными государями. Их монархия не принадлежала к числу тех, которые все время движутся по направлению, данному им сначала. Они постоянно учитывали опыт, вынесенный ими из военных опасностей и внешних дел"... {193}

Ганнибал во второй пунической войне с самого начала вооружил своих солдат по римскому образцу, что в значительной степени содействовало тому, что положение римлян стало опасным. Но греки не переменили ни своего оружия, ни своего способа сражаться; они и не подумали отказаться от обычаев, которые принесли им великие победы" {194}.

Римляне не стали приводить свои войска к своему единому эталону, а пошли по другому пути, обратив особое внимание на боевые особенности тех народов, с которыми они воевали и которые, впоследствии, включали в состав своих войск:

"Каждое варварское племя отличалось от других по своему способу сражаться и вооружаться. Готы и вандалы были страшны с мечом в руках, гунны замечательно стреляли из лука; свевы были хорошими пехотинцами; аланы служили в тяжелой пехоте, а герулы - в легкой. Римляне, когда этого требовали обстоятельства, брали различные отряды из всех этих племен и сражались с одним народом, имея преимущества всех других" {195}.

Данный подход римлян имеет непреходящее значение, ибо дает возможность понять следующее: вооруженные силы государства сильны не единообразием и унификацией, а своеобразием и особенностью частей войск. Если представить войско в качестве оркестра, то на примере неразумного дирижера можно увидеть, как тот пытается заставить разные инструменты извлекать однообразные ноты, а мастерам и новичкам дает одинаковые по сложности партии. Искусный дирижер поступает иначе: каждому инструменту он дает свое время, свою партию и свое время, а мастерам доверяет сложные партии, тогда как новичкам позволяет исполнять только фрагменты.

В многонациональном и обширном государстве, при обилии географии, укладов, традиций всегда найдутся те особенности и отличия, которые разумный полководец непременно использует с пользой для военного дела.

10. Войну надо готовить тщательно

Чаще войско губит недостаток продовольствия, чем битва: голод страшнее меча.

Вегеций

Говоря о римлянах, Монтескье констатировал:

"...Ни одна нация не подготовляла войну так благоразумно и не вела ее так отважно" {196}.

Незабвенный Вегеций наставлял полководцев:

"Во всяком походе лучшее твое оружие - чтобы у тебя было в изобилии пищи, а враги страдали от голода. Итак, прежде чем начать войну, должно всесторонне рассмотреть, сколько нужно запасти и какие будут расходы, чтобы затем своевременно завезти фураж, зерно и остальные виды продовольствия, которые обычно поставляются из провинций; затем следует их сложить в удобных для доставки и укрепленных местах, собрав всего этого больше, чем требуется по расчетам" {197}.

Мы не станем в полном объеме раскрывать заявленную тему, а лишь укажем на ответственных лиц, коим положено по долгу службы заботиться о материальном обеспечении войск.

Речь идет, прежде всего, об ответственности высших военных должностных лиц, коими являются: министр обороны, начальник генерального штаба, главкомы видом вооруженных сил. Именно эти люди несут ответственность перед страной за состояние боевого, материального и продовольственного обеспечения вверенных им войск.

Большое и ответственное дело (военное дело относится к этой категории дел) требует настоящих вождей, героев, военных талантов, каковыми были Петр Великий, П.А. Румянцев, А.В. Суворов, М.И. Кутузов, М.Д. Скобелев и др. После русско-японской войны М.О. Меньшиков, видя уныние и подавленность в войсках, писал:

"Явись сейчас Скобелев (допустим чудо), с ним вернулась бы потерянная надежда, с ним взошло бы закатившееся солнце веры в себя".

История отечественных Вооруженных сил показывает, что армия и флот, не защищенные со стороны своего главного начальника, теряют не только в бюджете, но и в политическом весе и значении, потребном для того, чтобы к нем (армии и флоту) в обществе относились с должным уважением и ценили их за тот нелегкий труд, который они исполняют.

11. Знание своего войска крайне необходимо

Знание своего войска - необходимое условие правильного управления им. Это понимали древние римляне. Этому учили полководцев и мудрые люди. В частности, Вегеций советовал:

"Итак, если он ведет войско, состоящее из новобранцев или из воинов, давно отвыкших от походов, пусть он старательно наблюдает за силами, настроением и привычками не только отдельных легионов или вспомогательных отрядов, но даже отдельных групп. Пусть он знает, насколько это возможно, поименно, какой его помощник (comes), какой трибун, кто из его свиты, какой, наконец, рядовой воин, какую роль он может играть на войне; пусть он завоюет себе высший авторитет, но и проявляет высшую строгость, пусть за все военные проступки он наказывает по закону, пусть никто из прегрешивших не думает, что получит прощение; пусть он предписывает делать всякие опыты в различных местах, при различных обстоятельствах" {198}.

В государстве должно быть знание о своей собственной армии для того, чтобы понять: в состоянии ли имеющиеся вооруженные силы отразить возможную агрессию?; что им необходимо для поднятия уровня боеспособности?; чем общество может компенсировать те физические, морально-психологические и прочие нагрузки, которые ложатся тяжким бременем на защитников Отечества?; что необходимо сделать для того, чтобы войска повседневно и целенаправленно овладевали боевым искусством?; способны ли данные командные кадры справиться с теми задачами, которые на них возлагает государство?

Всему этому знанию должно предшествовать: понимание важности обороноспособности государства; осознание роли вооруженных сил как гаранта безопасности и стабильности государства; уважительное отношение к военному делу и офицерской профессии; желание содействовать укреплению обороноспособности страны.

Если же все сводится к установлению гражданского контроля над вооруженными силами, то такой путь ведет к превращению армии в проходной двор, где каждый желающий получает право на получение информации, а командиры и начальники ставятся в положение постоянных ответчиков, призванных отчитываться, отписываться, оправдываться перед армией (громадой) истцов.

12. Упреждение смуты в войсках

"...Военачальник должен действовать осторожно: при содействии своих трибунов, их заместителей и низшего командного состава он должен узнать, кто в легионах, во вспомогательных отрядах или конных батальонах является беспокойным и мятежным элементом; это он должен разузнать по всей справедливости, а не доверять завистливым нашептываниям наушников".

Вегеций

Опыт римских войск, карфагенян и других войск древности показывает, как дорого расплачивается государство, если в войске возникает смута, неповиновение и т.п.

Духовное состояние войск столь быстро может измениться, что перед полководцем, ранее рассчитывающим на победу, может быть поставлен вопрос о возможном поражении и смерти предводителя.

Почти никогда не бывает так, что волнение войск возникает стихийно, без реальной причины и надлежащего повода. Зачастую причины недовольства войск зреют достаточно длительное время, а в воинской среде безнаказанно действуют подстрекатели, либо доморощенные, либо вражеские.

В целях предупреждения смуты в войсках Вегеций учил:

"Этих лиц он должен со всей предусмотрительностью выделить из лагеря и послать на выполнение какого-либо дела, которое для них самих могло бы показаться желательным, например, для укрепления и охраны крепостей и городов; и сделать это он должен так тонко, чтобы те, которые высылаются, думали, что они почтены особым избранием. Никогда вся масса по единодушному решению не нарушает порядка, но она подстрекается немногими, которые надеются на безнаказанность за свои пороки и преступления в случае, если их вину разделят многие. Если же крайняя необходимость советует применить лечение железом, то наиболее правильным будет, по обычаю предков, наказать зачинщиков, чтобы страх поразил всех, а наказание - немногих" {199}.

Сходной позиции придерживался и Н. Макиавелли:

"...Полководец должен уметь искусно подавлять волнения и улаживать ссоры, начавшиеся между солдатами. Самое лучшее в таких обстоятельствах - наказать главарей, но необходимо при этом захватить их с такой быстротой, чтобы они даже не успели оглянуться. Если они находятся далеко, вызови к себе не только виновных, но и всю войсковую часть, дабы зачинщики не догадались о готовящейся им участи и не успели убежать, а, наоборот, сами облегчили бы тебе суд и расправу. Если все произошло у тебя на глазах, окружи себя надежными войсками и усмиряй мятеж с их помощью. Если между солдатами начинаются ссоры, лучше всего послать их в бой; опасность сейчас же восстанавливает согласие. Однако, надо сказать, что единство поддерживается в войске прежде всего авторитетом главнокомандующего и создается оно единственно его талантом, ибо на войне уважение внушают не род и не власть, а только талант. Начальнику надлежит первым делом карать солдат и платить им жалованье; если нет жалованья, невозможна и кара. Солдата, которому не платят, нельзя наказывать за грабеж, потому что он не может не грабить, если хочет жить. Наоборот, если ты ему платишь, но не наказываешь, солдат наглеет и перестает с тобой считаться; ты уже не можешь заставить себя уважать, а неуважение к начальнику ведет прямо к мятежам и раздорам, т. е. к гибели войска" {200}.

Другими словами, войско - это очень чувствительный инструмент и если полководец хочет извлекать из него только те мелодии, которые хочет, то он должен этот инструмент держать в исправном состоянии и не допускать его порчи чем бы и кем бы то ни было.

13. Поражение - пророческое предостережение

С поражением начинается трагический вопрос побежденной расы: быть ей или не быть. Поражение есть пророческое предостережение.

М. Меньшиков {201}

Римляне, плоть по Ганнибалову войну умели делать правильные выводы из своих поражений. И это укрепляло их боевую мощь. Позже они стали поступать иначе:

"Римская гордость впоследствии очень неохотно сознавалась в поражениях или же старалась скрыть, облагородить или хоть скрасить воспоминания об обширных и гибельных катастрофах нации рассказами о ряде второстепенных выгод, геройских деяниях действительных или разукрашенных" {202}.

Весь исторический опыт свидетельствует: государство, неспособное или не желающее делать правильные выводы из поражений, но ищущее "козлов отпущения", обречено вновь и вновь терпеть поражения. Ведь все дело не в лицах и обстоятельствах, а в политике и военной системе, где сбой одного механизма может вызвать крушение всех планов и намерений.

Вот почему важно доискиваться до системных причин неудач, а не вытаскивать для бичевания отдельных лиц.

14. Власть не должна утрачивать силу своего влияния на полководцев

Говорят, некий государь старается в течение 15 лет уничтожить в своем государстве гражданское правление, чтобы ввести вместо него военное. Я не хочу заниматься праздными рассуждениями по поводу этого намерения; скажу только, что для охраны жизни государя достаточно 200 гвардейцев, а не 80 тысяч, не говоря уже о том, что опаснее притеснять вооруженный народ, чем невооруженный. Они (солдаты) стали продавать империю с аукциона...

Ш. Монтескье{203}

Полководец, каким бы он ни был успешным и авторитетным - это всего лишь исполнитель воли народа и правительства. Он не может по своему усмотрению начинать и заканчивать войны. Он не имеет права диктовать власти свои условия или использовать военную силу как аргумент в своей личной политике.

Римский сенат в пору своей зрелости поступал довольно мудро:

"...Сенат внимательно наблюдал за поведением генералов, так что у них не могла возникнуть даже и мысль поступить вопреки своему долгу" {204}.

Но по мере расширения завоеваний, отдаления войск от Рима в римских легионах стали наблюдаться негативные явления:

"Но когда легионы перешли через Альпы и переправились через море, то солдаты, которых на время нескольких кампаний пришлось оставить в покоренных странах, мало-помалу потеряли добродетели, свойственные гражданину; генералы, распоряжавшиеся армиями и царствами, почувствовали свою силу и перестали повиноваться. Солдаты начали признавать только своего генерала, возлагать на него все свои надежды и меньше любить свое отечество. Они уже не были больше солдатами республики, а солдатами Суллы, Мария, Помпея, Цезаря. Рим не мог больше знать, является ли командующий армией в провинции его генералом или же его врагом" {205}.

Полководцы, возомнившие себя вершителями судеб государства, вскоре на своем горьком опыте убедились в превратности "любви" солдатской, основанием которой было беззаконие, коварство и подлость:

"В эту эпоху солдаты больше ценили генерала за его щедрость, чем за его храбрость. Возможно, что именно отсутствие храбрости - качества, которое может доставить власть, - составило счастье Октавия и даже возвысило его: его меньше боялись. Возможно, что его наиболее позорные действия больше всего послужили ему на пользу. Если бы он с самого начала обнаружил великую душу, все остерегались бы его; если бы он обладал смелостью, то не позволил бы Антонию совершить все те сумасбродства, которые того погубили" {206}.

В погоне за очередным вознаграждением, солдаты стали убивать только что поставленных императоров. Попытки императоров ужесточить дисциплину привели к еще большим негативным явлениям:

"Проскрипции Севера привели к тому, что многие из солдат Нигера ушли к парфянам. Они научили их совершенствовать свое военное искусство, а именно: не только употреблять римское оружие, но и изготовлять его. Результатом было то, что эти народы, которые обычно ограничивались обороной, потом почти повсюду перешли в наступление" {207}.

Власть перестала быть надежной, сильной и стабильной. Она стала зависеть от случая, от благорасположения солдат, которые требовали все больше и больше подарков, свобод и привилегий.

Получилось так, что, изменив присяге и долгу по отношению к законной власти, полководцы подали тем самым дурной пример своим подчиненным, которые с момента предательства их вождей сняли с себя всякие обязательство долга по отношению к своим собственным начальникам. Дурной пример заразителен...

Каракалла проявил безмерную щедрость по отношению к солдатам. Он точно следовал совету, который дал ему умирающий отец: обогащать солдат и не заботиться о других.

Но эта политика была хороша только для одного царствования, ибо наследник, не имевший возможности быть столь же щедрым, немедленно убивался солдатами. Таким образом, мудрые императоры убивались солдатами, а плохие погибали от заговоров или по постановлениям сената.

"Когда тиран, опиравшийся на военных, оставлял граждан без защиты против их насилий и грабежей, то это могло продолжаться не дольше одного царствования; ибо солдаты, разоряя все время население, доходили до того, что сами себя лишали жалования. Поэтому следовало подумать о восстановлении военной дисциплины; но покушавшийся на такое мероприятие всегда терял при этом жизнь" {208}.

15. Ставка на дешевых наемников опасна и губительна

"Наемные и вспомогательные бесполезны и опасны; и если кто-нибудь правит государством своим, опираясь на наемные отряды, он никогда не будет держаться крепко и прочно, потому что войска эти в разладе между собою, тщеславны и распущенны, неверны, отважны против друзей, жалки против врагов"...

Н. Макиавелли{209}

Экономическое расстройство римского государства привело к тому, что начали заключать договоры с варварскими племенами, которые были не столь привыкшие к роскоши и согласны были служить за мизерную плату.

Постепенно в военное дело были вовлечены многие близлежащие племена. Верхом римской "мудрости" считалось умение использовать варварские племена для борьбы с такими же племенами. Римляне, видимо, скоро запутались в том, на чье стороне воюют те или иные племена.

Положение дел усугубилось до такой степени, что вооруженные шайки стали многочисленными и усмирять их становилось все труднее и труднее{210}. Из пособников римскому делу они превратились во врагов.

От отдельных племен рисское государство перешло на наемническую систему комплектования войск.

О том, что из себя представляют наемники, убедительно пишет Н. Макиавелли:

"... Без страха Божия, без чести перед людьми, и гибель с ними отсрочена настолько, насколько отложено нападение; во время мира тебя будут грабить они, а во время войны - враги. Причина этого та, что в них нет ни преданности, ни другого побуждения, удерживающего их в строю, кроме ничтожного жалованья, которого недостаточно, чтобы они были готовы за тебя умереть. Они охотно согласны быть твоими солдатами, пока ты не воюешь, но едва наступает война, они бегут или уходят. ...

Я хочу яснее показать, каким бедствием являются эти войска. Предводители наемников - это либо выдающиеся вожди, либо нет; если они таковы, ты не можешь на них положиться: они всегда будут стремиться к собственному возвышению, причем или раздавят тебя, своего же хозяина, или будут вопреки твоим намерениям угнетать других; если же начальник не выдающийся полководец, то он обычно тебя губит. Можно возразить, что так же поступит каждый, у кого в руках будет оружие, все равно, наемник он или нет; на это я ответил бы, что войсками пользуются или князь, или республика. Князь должен явиться к войску лично и сам быть вождем; республике надо послать своих граждан, и, если она пошлет такого, который окажется человеком нестоящим и не добьется успеха, она должна его сменить; если же он годится, то сдерживать его силой закона, чтобы он не вышел из границ. Из опыта видно, что только князья и республики, имеющие собственные войска, добиваются великих успехов, а наемные отряды никогда ничего не приносят, кроме вреда; республике, имеющей собственные боевые силы, труднее попасть в подчинение своему гражданину, чем той, которая сильна оружием иноземцев" {211}.

16. Религия - стратегический фактор победы

Римляне понимали, что страх законов у людей слишком слаб и этим нельзя держать в руках вооруженную толпу; поэтому они усиливали закон авторитетом религии, всячески старались укрепить ее в сознании солдат и заставляли их с величайшей торжественностью приносить клятву неуклонного соблюдения воинской дисциплины, дабы нарушителям ее грозили не только законы и люди, но и боги.

Н. Макиавелли{212}

Религия - это стратегический фактор победы: она сплачивает массы, увеличивает повиновение этих масс вождям и удесятеряет их грозную силу. Относительно Рима Н. Макиавелли писал:

"Изучая римскую историю, можно увидеть, какую помощь оказывала религия для начальствования войском, для соглашения Народа, для поддержания добрых граждан и для посрамления злых. Вот почему, если бы зашел спор о том, кому Рим более обязан - Ромулу или Нуме, я думаю, предпочтение было бы отдано Нуме, ибо, где есть религия, там легко водворить военную дисциплину; там же, где есть только дисциплина, трудно водворить религию" {213}.

Мы не считаем необходимым приводить в доказательство какие-то примеры из римской истории, ибо таких примеров столь много, что им следует посвятить специальное исследование.

Установлено как факт: когда религия становится властительницей душ воинов, полководец в ее лице приобретает стол мощного помощника, что даже сильные владыки не стесняются возводить этого "помощника" в ранг "государя над душами своих воинов", а себя именуют лишь "духовными сынами" {214}.

Выявлено и другое:

"Как соблюдение Богопочитания делается основанием величия республик, так пренебрежение им бывает причиной их падения, ибо, где нет религиозного страха, там государство или распадается, или должно сохраняться боязнью к государю, который в этом случае заменяет религию" {215}

В силу объективной потребности людей иметь надежную опору для своего мужества, государственной потребности в единении людей и военной - потребности ратному человеку всегда иметь Бога в себе, как неумолимого судью, наставника и последнюю надежду, следует принять во внимание следующее рассуждение Н. Макиавелли:

"Государи и республики, желающие сохранить государство от порчи, должны, прежде всего, соблюдать в чистоте религиозные обряды и всегда поддерживать уважение к ним, потому что самый сильный признак, указывающий на упадок страны, состоит в отсутствии почтения к богослужению. Легко достигнуть этого, если знать, на чем основана религия родины, так как всякая религия имеет основанием своего существования какое-нибудь из главных учреждений" {216}

И его вывод:

"Итак, вожди республики или государства должны заботиться о сохранении оснований своей национальной религии; при этом условии им будет легко поддержать в своем государстве религиозность и через это удержать в нем согласие и добрый порядок" {217}.

Другими словами, отечественная религия, была, есть и будет сильнейшим стратегическим фактором победы. Какой же полководец откажется использовать его?

17. Не делать желаемого противнику

"Во всех сражениях и походах главное правило таково: то, что тебе полезно, должно быть вредным для врага, то, что помогает ему, тебе всегда идет во вред. Поэтому мы не должны делать или не делать ничего, что соответствует его воле, но только то, что мы сочтем полезным для себя. Ведь ты начнешь действовать против себя, если будешь подражать тому, что он сделал в своих интересах, и обратно: то, что ты попытался сделать для себя, обратится против него, если бы он пожелал подражать".

Вегеций

Самое желанное для противника - заставить соперника действовать по своему сценарию, либо склонив его к этому ложными (обманными) действиями, либо принудив поступать так, как ему выгодно.

Римские полководцы понимали значение и военной хитрости и умения диктовать свою волю неприятелю. Н. Макиавелли, исходя из римского опыта, поучал:

"Кто заставит неприятеля принять бой в обстановке, для себя выгодной, поправит этим другие ошибки, сделанные им при руководстве военными действиями. Тот же, у кого этой способности нет, никогда не закончит войну с честью, как бы он ни был искусен в других частностях военного дела. Выигранное сражение сглаживает все другие промахи, и обратно: поражение делает бесполезным все прежние успехи" {218}.

Ш. Монтескье, тем не менее, замечает весьма неприятную метаморфозу в действиях римских полководцев:

"Сулла и Серторий, ведя самые жестокие гражданские войны, предпочитали погибнуть, чем совершить такое действие, из которого мог бы извлечь пользу Митридат. Но в последующие времена, когда какой-либо министр или вельможа находил, что для удовлетворения его алчности, его мщения или честолюбия не бесполезно будет впустить варваров в империю, то он предавал ее им на поток и разграбление" {219}.

Беда тому государству, которое имеет таких полководцев, которые ради собственных целей встают на путь измены, желая руками неприятеля добиться искомой цели. Древний Рим изобиловал такими примерами.

18. Лишать противника его преимущества

"Римляне не имели никаких познаний в искусстве мореплавания. Когда у их берегов карфагенская галера села на мель, они воспользовались ею как моделью для того, чтобы построить новую. В три месяца они обучили матросов, построили флот, оснастили и вооружили его; он был спущен в море, встретился с карфагенским флотом и разбил его".

Ш. Монтескье{220}

Естественным положением является то, что разные народы отличаются друг от друга, а в военном отношении имеют в чем-то преобладание над противником: это преобладание может быть количественным и качественным. В данном случае нас интересует качественное преобладание.

Это преобладание может заключаться в том, что солдаты одной стороны имеют большую выучку, богатый боевой опыт, отличаются упорством в обороне и стремительностью в наступлении. Могут быть отличия и другого рода: у одних конница преобладает над пехотой и в силу этого факта конные войска более мобильны, но действовать им предпочтительно на равнинах, где возможен маневр.

Особенность римлян поры ученичества состояла в том, что они были внимательны к сильным сторонам войска противника. Пример тому мы находим у Монтескье:

"В первой пунической войне Регул был разбит, как только карфагеняне выбрали для битвы равнину, где могла сражаться их кавалерия; во второй пунической войне своими главными победами Ганнибал был обязан нумидийцам.

Сципион лишил карфагенян этого преимущества, когда он покорил Испанию и заключил союз с Масиниссой: как раз нумидийская кавалерия выиграла битву при Заме и закончила войну" {221}.

В последующие десятилетия римляне постепенно утратили способность учиться у противника и были наказаны за это поражениями.

Опыт римлян, в данном случае, учит: пренебрежительное отношение к противнику бесследно не проходит, ибо даже слабый противник всегда имеет в своем боевом арсенале нечто, что способно неожиданным образом изменить положение дел не в пользу того, кто возгордился достигнутыми боевыми результатами и стал глух и слеп по отношению к другим.

19. Не принуждать противника быть смелым

"Не следует противника поневоле делать храбрецом".

Ксенофонт{222}

"Не следует, однако, доводить врага до отчаяния; это понял Цезарь во время войны с германцами: он заметил, что невозможность отступления заставляет их биться до последней крайности, и открыл им дорогу, предпочитая преследование бегущих победе над защищающимися".

Н. Макиавелли{223}

Суть данной полководческой нормы подробно изложил Вегеций:

"Многие неопытные в военном деле думают, что победа над врагом полнее, если они запрут врага или в узком месте или множеством своих вооруженных, так что ему не будет никакой возможности уйти. Но у запертого врага вследствие отчаяния растет смелость, и когда нет уже надежды, то страх берется за оружие. Охотнее умирает вместе с другим тот, кто наверное знает, что ему предстоит умереть. И поэтому заслуживает всякой хвалы мысль Сципиона, который сказал, что для врагов надо поправить дорогу, по которой они хотят бежать. Когда путь к отступлению открыт, все единодушно обращают тыл, и тогда врагов безбоязненно можно избивать, как стадо скота. И для преследующих нет никакой опасности, когда побежденные убегая, повернули от врагов свое оружие, которым они могли бы защищаться. В этом случае, чем больше будет численность врагов, тем легче будет уничтожить большую их часть. И нечего спрашивать о численности там, где раз испуганная душа не столько хочет уклониться от оружия врагов, сколько от их вида" {224}.

Отчаяние и безысходность заставляют почти побежденные войска сражаться с отчаянной смелостью. В то же время, призрачная или реальная возможность выйти из сложной ситуации побуждает их беспокоиться о сохранении жизни, иногда даже посредством сдачи в плен. Разумный полководец не разжигает ярость своих врагов, а вносит в ряды сражающихся смятение и надежду на милость победителя.

III. Уроки римской истории для современного мировоенного процесса

История Древнего Рима позволяет сделать вывод, что Рим, воздвигнутый как военный лагерь "на пагубу всеобщему миру" {225}, не только возмужал в боевых походах, но и пал не тогда, когда потерпел поражение от врагов, а лишь тогда, когда утратил способность разумно приспосабливаться к мирной жизни.

Именно несовершенный мир сгубил римскую империю. Как только внешняя опасность - надежнейшая скрепа общественного согласия{226} - переставала угрожать, Рим погружался в опасную смуту и правителям приходилось больше бояться собственных сограждан, нежели врагов{227}.

Мир как общественное согласие, гражданская ответственность, патриотизм, стремление к общему благу - вот благодатная основа для развития и процветания нации и государства.

Но войны Рима, как источник могущества и падения его, это всего лишь производная мира, во всем его многообразии красок и оттенков. Именно обстановка мирного времени ковала победу или готовила поражение римской армии. В ходе войны лишь проявлялся результат мирного времени: законов, которые тогда принимались и исполнялись; воспитания и традиций; финансирования войск; кадровой политики и т.д.

Мир (его "качество", главным образом) и только он может объяснить нам причины, по которым происходит развитие или падение мощи государства.

Безусловно, и то, что и война не является лишь простым следствием политики и обстоятельств мирного времени. Война сама становится фактором жизнеутверждения или уничтожения (подрыва мощи) государства. Из инструмента политики она превращается в решающий фактор политики, который в течение большего или меньшего времени диктует свои условия правительству и народу.

***

Со времен римской империи многое в мире изменилось: возросла военная мощь государств; разрушительней стало оружие; более мобильными стали войска и т.д.

Неизменным остался человек: все также силен в нем инстинкт самосохранения и желание уклониться от опасности и т.п.

Неизменным остался и принцип взаимоотношений государств в мире: миром правит сила; растущая потребность диктует свои условия политике; там, где дипломатия не достигает свой цели, в действие вступают вооруженные силы...

Неизменным остается и принцип победы: побеждает тот, кто кует основание победы до боя, кто держит войска в состоянии боевой готовности; побеждает тот, у кого лучшие полководцы...

Неизменным является и то, что моральный фактор по-прежнему является превалирующим в военном деле. Эта стратегическая составляющая обороноспособности государства и боеспособности вооруженных сил - главный источник победы.

Тем не менее, изменения в средствах общения и информации привели к тому, что главная стратегическая составляющая (моральный фактор) стал очень уязвим и, по мысли Е.Э. Месснера:

"В нынешнюю эпоху легче разложить государство, чем его покорить оружием. Государства стали морально уязвимыми" {228}...

Фронт идейный (идеологический) становится постоянно действующим, где все время ведутся боевые действия, где есть свои крупные победы и крупные поражения. Здесь свои полководцы и бойцы. Но в отличие от поля сражения, где танки, артиллерия и авиация ведет противоборство, здесь не слышно ни разрывов снарядов, ни победоносных криков, ни предсмертных восклицаний, т.е. ничего такого, что бы пугало, настораживало, заставляло собраться и мобилизоваться на отпор врагу.

Линия идейного фронта пролегает через души людей, их ум и острием своим нацелено на дух людской, их совесть, мораль, систему ценностей.

Государство, желающее быть сильным и процветающим, должно укрепить свой идейный фронт, послав на него лучших полководцев и воспитав прекрасных идейных бойцов, способных победить демаговластие, предотвратить смятение умов, разрушение национальных ценностей.

Но идейная оборона - это пассивный вид борьбы. Идейное наступление - это предпочтительное средство победы. Но в наступление можно перейти только тогда, когда все резервы (исторические, духовные, психологические) приведены в состояние боевой готовности.

Надо отдать себе отчет в том, что сегодня история, психология и педагогика становятся стратегическими дисциплинами. Но сегодня они таковыми пока не стали, а раз так, то государство на идейном фронте может только обороняться, в то время, как уже пора перейти в решительное наступление...

ПРИМЕЧАНИЯ

1.Полибий. Всеобщая история в сорока книгах. Пер. Ф.Г. Мищенко. - Т.1. - М., 1899. - С. 321.

2.Флор. Предисл. (1-2)

3.Тит Ливий. VII. 29(2)

4.См.: Флор. II. 3 (3)

5.Эпитоме - сокращение, извлечение из обширных сочинений классических авторов.

6.Луций Анней Флор, живший, видимо, при Адриане, не относится к числу корифеев античной исторической мысли. Тем не менее, его небольшой труд пользовался необычайной популярностью. "Эпитомы" читались уже в III в. В IV в. они стали источником бревиария Феста Руфа. Иордан (VI в.) следовал за ними настолько широко, что издатели Флора пользуются рукописями "De summa temporum..." Иордана для восстановления текста "Эпитом". Их использовал для хроники всеобщей истории византийский летописец Иоанн Малала. На широкую популярность труда Флора в средние века указывают его многочисленные рукописные копии - более 90.

7.Флор. II. 3 (2-3).

8.Флор. I. 13 (3).

9.Флор. I. 13 (2).

10.Ведь даже того, когда 306 Фабиев полегли под Кремерой, "это поражение было искуплено внушительными победами" . - См.: Флор. I. 12 (3).

11.Тит Ливий. VI. 5(6)

12.Тит Ливий. III. 20 (5)

13.Полибий. VI.47 (1-4).

14.Тит Ливий. II. 3(4)

15.Тит Ливий. VIII. 7 (13-22)

16.Флор. I. 12 (5).

17.Флор. I. 12 (6).

18.Флор. I. 11 (14-15).

19.М. Курий Дентат, победитель Пирра в битве у Тарента в 273 г. до н.э.

21.П. Корнелий Руфин, консул 290 и 277 гг. до н.э., изгнан из сената в 275 г. до н.э.

21.Флор. I. 18 (21-23).

22.Флор. II. 6 (40).

23.Флор. II. 18 (11).

24.Флор. I. 18 (18).

25.Флор. I. 18 (19).

26.См.: Флор. I. 18 (23).

27.М. Клавдий Марцелл и М. Валерий Левин, консулы 210 г. до н.э.

28.Флор. II. 6 (24-25).

29.М. Антоний Кретик, претор 75 г. до н.э., воевал против критян в 74 г. до н.э.

30.Флор. III. 7. (2-3)

31.Флор. III. 11. [2]

32.Тит Ливий. Тит Ливий. Указ. соч. - С. 160.

33.Тит Ливий. I. 21(6).

34.Тит Ливий. I. 38(5).

35.Тит Ливий. I. 45. (1).

36.Тит Ливий, повествуя об окончании войны с Альбой, пишет, что после войны находятся люди, которые пытаются эксплуатировать боевой дух сограждан в своих эгоистических интересах, а присоединившиеся к римским войсками части союзных войск в решительную минуту могут подвести и предать (пример альбанского колководца Меттия)

37.Тит Ливий. I. 22(2)

38.Тит Ливий. V. 6(8)

39.Тит Ливий. VI. 12 (1)

40.Тит Ливий. VI. 6(6).

41.Тит Ливий. I. 49(7).

42.Тит Ливий. II. 24. (1,2,3).

43.Тит Ливий. IV. 58 (11-12)

44.Тит Ливий. V. 25(11, 12)

45.Тит Ливий. II. 43 (3)

46.Тит Ливий. II. 39(7)

47.К примеру, Брут дал такую клятву римлянам: "Надо бдительно за этим следить и ничем не пренебрегать". - См.: Тит Ливий. II. 2(5).

48.Тит Ливий. V. 37(3)

49.Тит Ливий. VI. 6 (17).

50.Тит Ливий. I. Предисл. (7)

51.См.: Тит Ливий. VIII. 13 (2,3)

52.См.: Тит Ливий. V. 23(12); VIII. 13 (2,3); IХ. 45. (1, 2) и др.

53.См.: Тит Ливий. I. 19(4); 21(1)

54.См.: Тит Ливий. II. 52 (2, 3)

55.Полибий. II.12. (4)

56.Полибий. III.12. (5-6)

57.Полибий. III.89. (5-7)

58.Полибий. ХI.19. (1-7)

59.Полибий. III.81. (4-12)

60.Тит Ливий. IV. 31 (2,3)

61.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 175.

62.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 177.

63.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 175.

64.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 176-177.

65.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 178.

66.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С.40.

67.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С.40.

68.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 40-41.

69.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 41.

70.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 41.

71.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 178.

72.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 211.

73.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 212.

74.Полибий. I.65. (6-7)

75.Полибий. I.81. (7-11)

76.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 211.

77.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 208.

78.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 208.

79.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 178.

80.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 178.

81.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 182.

82.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 184.

83.См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 183.

84.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 183.

85.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 184.

86.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 184-185.

87.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 186.

88.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 213.

89.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Том второй. - М., 1937. - С. 214.

90.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 55.

91.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 76-77.

92.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 77.

93.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 78.

94.См.: Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 102.

95.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 129.

96.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 61.

97.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 164-165.

98.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 244.

99.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 248.

100.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 100.

101.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 377.

102.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 378.

103.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 389.

104.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. с нем. И.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 127-128.

105.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. с нем. И.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 129.

106.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 376.

107.См.: Вегеций. Краткое изложение военного дела.

108.Макиавелли Н. О военном искусстве. - М., 1939.

109.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. с нем. И.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 136.

110.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. с нем. И.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 126-127.

111.Макиавелли Н. О военном искусстве. - М., 1939.

112.Макиавелли Н. О военном искусстве. - М., 1939.

113.Макиавелли Н. О военном искусстве. - М., 1939.

114.Макиавелли Н. О военном искусстве. - М., 1939.

115.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 316.

116.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 287.

117.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 111.

118.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 317.

119.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 318.

120. Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 318-319

121.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 61.

122.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 89.

123.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 61.

124.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 127.

125.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 386.

126.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 74-75.

127.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 75.

128.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. с нем. И.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С.95.

129.См.: Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. с нем. И.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 133.

130.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 45.

131.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 336.

132.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 339.

133.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 79.

134.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 79.

135.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 96.

136.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 87.

137.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 86.

138.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 192.

139.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 88.

140.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 88.

141.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 128.

142.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 128-129.

143.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 174-175.

144.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 82.

145.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 87.

146.См.: Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 201.

147.Вегеций

148.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 95.

149.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 113.

150.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 92-93.

151.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 103.

152.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 386.

153.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 78.

154.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С.45-46.

155.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 130.

156.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 131.

157.Вегеций.

158.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 54-55.

159.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 40.

160.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 69.

161.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 69-70.

162.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 72-73.

163.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 52.

164.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 58.

165.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 58.

166.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 56.

167.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 39.

168.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 48.

169.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 55.

170.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 56.

171.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 90.

172.Вегеций говорит, что солдаты, считая свое оружие слишком тяжелым, получили от императора Грациана разрешение оставить латы, а затем и шлем.

173Макиавелли Н.

174.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 73.

175.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 76.

176.Макиавелли Н.

177.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 65.

178.Монтескье: "Действительно, город был сначала охвачен сильным испугом; но уныние воинственного народа почти всегда обращается в мужество в отличие от уныния низменной черни, которая чувствует только свою слабость". - См.: Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 65.

179.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 65.

180.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 53.

181.Голицын Н.С. Всеобщая военная история древнейших времен. ч. V. От Августа до падения Западной Римской империи (30 г. до Р. Х. по Р. Х.). - СП б., 1876. - С.

182.Макиавелли Н.

183.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 129.

184.Вегеций.

185.Вегеций.

186.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 54.

187.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 33.

188.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 59.

189.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 57.

190.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 57.

191.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 59.

192.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 117.

193.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 68.

194.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 69.

195.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 136.

196.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 57.

197.Вегеций.

198.Вегеций.

199.Вегеций.

200.Макиавелли.

201.Меньшиков М.О. Из писем к ближним. - М.: Воениздат,1991. - С. 128.

202.Герцберг Г.Ф. История Рима. Пер. М.А. Антоновича. - Киев-Харьков, б. г. - С. 103.

203.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 116.

204.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 86.

205.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 86.

206.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 102.

207.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 117.

208.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 120.

209.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 70.

210.См.: Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 128.

211.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 70-71.

212.Макиавелли.

213.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 142.

214.См.: Христолюбивое воинство: Православные традиции Русской Армии / Сост. Савинкин А.Е., Домнин И.В., Белов Ю.Т. - М., 1997. - С. 404.

215.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 143.

216.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 144.

217.Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. - М.: Мысль, 1996. - С. 144.

218.Макиавелли Н. О военном искусстве. - М., 1939. - С. 39.

219.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 130.

220.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 64.

221.Монтескье Ш. Избр. произв. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 63.

222.Ксенофонт. Киропедия. - М., 1976. - С.83.

223.Макиавелли.

224.Вегеций.

225.См.: Тит Ливий. I. 21(2).

226.См. Тит Ливий. II. 39(7)

227.См.: Тит Ливий. II. 43 (5-10)

228.Хочешь мира, победи мятежевойну! Творческое наследие Е.Э. Месснера. - М., 2005. - С. 79.

Публикации, близкие по теме:

Глас вопиющего? 22k "Статья" Публицистика. Россия.

Чему учит военная история России 91k "Очерк" История. Россия.

Ахиллесова пята Египта 113k "Глава"

Везде настигать врага 37k "Глава" История. Скифия.

От Иерихона к Вавилону 128k "Глава" История. Древнееврейское государство.

Почему пал Ашшур? 32k "Глава" История. Ассирия.

Рыцари из пастухов 62k "Глава" История. Древняя Персия.

Секретное оружие Китая 152k История. Древний Китай.

Уроки Иенской катастрофы 136k Годы событий: 1806-1813. "Документ" История. Пруссия.

Не забывайте монархии греческой 129k "Статья" История. Древняя Греция.

Домоклов меч Македонии 87k "Статья" История

Древняя Македония

Почему Рим пал? 281k "Статья" История

Сенат в сапогах 111k "Статья" История

О печальных превратностях военной политики Древнего Рима

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Обновлено: 04/02/2011. 264k. Статистика. Фрагмент: История	Оценка: *6.003** Ваша оценка:
Аннотация: Худой мир не лучше войны - пример Древнего Рима

Каменев Анатолий Иванович Война и мир в древнеримском исполнении

Каменев Анатолий Иванович
Война и мир в древнеримском исполнении